Кожа девки была гладкая и теплая. Нет, горячая. Кипяток. Железо раскаленное! Слишком поздно Змей понял, что сейчас жар принесет с собою боль. А девка вдруг переменилась в лице. Не напуганная рабыня, не униженная дочь лежала под ним, а жестокая богиня. Она обхватила его ногами и руками, прижалась всем телом.
– Получи же то, что заслужил, – прошептала Крапива.
Змей заорал, а бесшумно подкравшийся Шатай поднял нож, что так удачно успел выкрасть у отца. Воином он, может, был и не самым умелым, зато лазутчиком – каких поискать.
Шатай поймал ее за рукав и дернул на себя. Крапива поскользнулась и на миг нырнула в темноту. Но лишь для того, чтобы в следующее мгновение оказаться в объятиях брата.
– Когда впэрвые увидэл тэбя… Вон там, в том домэ…
Шатай кивнул на избу Свеи. Окна ее нынче зияли черными провалами – все, включая Матку, трудились под началом лекарки.
– Сразу влюбился? – смущенно улыбнулась Крапива.
– Нэт…
Девка вспыхнула:
– Как это нет?!
Шатай же лишь крепче прижал ее к груди:
– Понял, отчэго ваша власть над нами так сильна. Дочэри Рожаницы прэкрасны… И тогда я узрэл это. Но понял… понял много позжэ, почэму богиня благословила вас.
– И почему же?
– Потому что вы мудрэе и смэлэе нас. Пока мы борэмся друг с другом, вы лэчитэ. Кормитэ. Рожаетэ дочэрэй. И вы нэ прогоняетэ нас, когда мы проигрываем битвы. Ты жэлала княжичу смэрти? Там, в стэпи. Он вэдь обидэл тэбя.
Он шляха пахло сырой землей и кровью. Всего сильнее Крапиве хотелось умыть его чистой водой, чтобы боле ничто не напоминало о жестокой сече.
– Наверное… Поначалу…
– Он обидэл тэбя. И продолжал трэпать языком, но ты все равно нэ отомстила ему.
И верно, продолжал. Как дикий волчонок, оказавшийся в теплой избе, кусался снова и снова, уверенный, что его приволокли лишь для того, чтобы выждать и напасть.
Крапива покачала головой:
– Нет. Не желала. Боялась его, это да. Но смерти он не заслужил. Хорошую трепку разве что, ну да ее он и так получил.
– А шляхам? Тэм, кого привел Змэй?
– Я просто хочу, чтобы они ушли, – прошептала травознайка.
Шатай коснулся губами ее темени:
– Вот поэтому.
– Что?
– Поэтому я люблю тэбя, аэрдын.
С навеса тонкими струями стекала вода. Еще немного – и струи станут каплями, а там и вовсе пропадут. И тогда попрятавшиеся от непогоды люди снова превратятся во врагов и друзей.
Шатай подставил под струю ладонь, набрал пригоршню и плеснул себе в лицо.
– Все жэ плохо, что ты нэ уехала с Посадником, – сказал он.
– Ты тоже не уехал.
– Тогда этот наш… – криво усмехнулся он, – погиб бы.
– Да.
– Он хотэл остановить бой в одиночку. Но нэ знал главного.
– Чего же?
– Что змэе надо рубить голову. – Шатай отстранился, но продолжал сжимать плечи Крапивы, словно это придавало ему сил. – Много раз мы с ним рэшали, кто храбрэе или умнэе. Но забыли о главном: Рожаница оставила нам своих дочэрэй. И слушать нужно их. Поэтому я скажу тэбэ, что узнал и что задумал, а ты рэшишь, будэшь ли со мною рядом.
Все, чем Змей унизил степь, стократ усилилось и вернулось к нему. Ожог, схожий с теми, что оставляют листья крапивы, не разлился по коже, а проник до самых костей, отрывая от них мясо. Тот, кого боялись и ненавидели, орал и плакал, как мальчишка. А аэрдын лишь крепче прижималась к нему обнаженным телом, и оно дарило не наслаждение, а новые и новые волны боли.
– Заслужил, – шептала травознайка, и синие глаза ее полнились не страхом, нет. Торжеством!
Стальная стрекоза вспорола кожу. Пол окрасился алым, а лицо Шатая – ликованием. Лезвие ножа выскользнуло из раны лишь для того, чтобы вонзиться вновь. Он готовился бить снова и снова, пока труп Змея не превратится в бесформенное месиво, пока не исчезнет все, напоминающее, что когда-то и он звался человеком. Но Змей не зря слыл умелым воином. Он вырвался из объятий подлой девки и пихнул Шатая так сильно, что худощавое тело впечаталось в кожаную стену шатра, а та, прогнувшись, снова выбросила его вперед. Нож упал меж противниками. Однако воины, заслышав возню, не вбежали и не выручили господина: Змей славился жестоким нравом, и мешать ему учить уму-разуму рабынь никто не посмел.
– Я убил своего отца и братьев. – Тяжело дыша, Змей поднялся в полный рост. Из раны чуть выше пояса струилась кровь, а тело в тех местах, где касалась его аэрдын, напоминало освежеванную тушу. – Я не доверился бы ублюдку, которого принесла неизвестная шлюха.
Шатай тоже вскочил:
– Правильно. Потому что этот ублюдок убьет тэбя! – И он вновь кинулся на отца.
Один и другой потянулись к клинку, но столкнулись и завозились, пачкаясь в крови. Шатай мазнул по рукояти кончиками пальцев, Змей придавил его руку сапогом, удар – и вот уже нож недосягаем для обоих.
– Ее звали Нардын, и она была моей матэрью! А ты убил ее! – прохрипел шлях.
Змей ответил:
– Твоя мать была шлюхой и получила то, что положено шлюхам! Твою сестру ждет то же самое!
Копошащийся клубок тел всего меньше походил на отца и сына. Схожих лицами, теперь их незримой пуповиной связала еще и общая ненависть. Чем окончится противостояние? Умрет ли Змей или лишь переродится в сыне, когда тот познает истинный вкус крови?
Грудь Крапивы тоже залила горячая липкая кровь. Словно в отместку за ожог, Змей и девке оставил метку. Аэрдын рванула в темноту, поглотившую оружие, поскользнулась, упала на живот и снова поднялась. Все существо ее противилось – оборвать жизнь, чтобы спасти другие. Разве могут справедливые боги сплести подобное полотно судьбы? Но случается и так, что кровь рождает жизнь, а для того, чтобы выпустить в мир нечто новое, требуется разрезать пуповину… или отрубить змее голову.
Когда до ножа осталось всего ничего, наперерез Крапиве кинулась тень. Быстрая, как степная кошка, и такая же жестокая.
– Нет!
Но верная рабыня Лада, обеими руками неумело сжимая оружие, уже неслась к своему господину.
Они оба лежали на полу. Шатай хрипел в объятиях отца, глаза его налились кровью и закатились, ногти тщетно царапали мощные предплечья Змея. Большой Вождь рыкнул на Ладу:
– Ну! Живее!
Вот сейчас чиркнет лезвием по горлу – и не станет дерзкого юнца, поверившего, что сможет одолеть грозу Мертвых земель. Крапива спешила к