— Это, каким же образом? — заинтересованным голосом произнёс вальяжный купец Харлампьев, сидевший ко мне достаточно близко, и он успел первым, так как остальные со своими вопросами припоздали и лишь позже присоединились.
— Дороги! Представьте себе, вы едете по дороге, а там стоит здоровенный верстовой столб, а на нём щит, где золотыми буквами написано, что эти десять вёрст дороги приведены в порядок силами купца первой гильдии Вениамина Матвеевича Харлампьева, а за состоянием дороги следит его сын — Евстигней Вениаминович Харлампьев. И всё это — вот такими буквами! — не поленился я обозначить ширину размаха.
— А если царские особы не поедут по нашей дороге? — прищурился Вениамин Матвеевич.
— Тогда я за свой счёт помещу рассказ о Псковском чуде в лучшей петербургской и московской газетах, где все участники будут поимённо упомянуты. Уж газеты-то они точно читают, и просто обязаны будут отреагировать. А потом, вам разве мало той славы, которую каждый из вас среди народа получит? Вас же всех любой проезжающий знать будет! Любой чиновник или тот же полицейский урядник сразу начнёт вспоминать, откуда же он фамилию Харлампьева знает.
— И каковы же будут затраты на приведение в должный вид хотя бы одной версты? — подключился к разговору помещик Алексеев с Островского уезда.
— Финансовых затрат ремонт дорог практически не предполагает. Всё что вам нужно, это организовать подвоз к дороге песка и камня. Ну и выделить людей, умеющих обращаться с перлами — я сделаю для них нужные в работе артефакты, а мои люди научат ими пользоваться.
— Как же это никаких затрат, если ваши артефакты, Александр Сергеевич, бешеных денег стоят? — попытался возмутиться помещик, озираясь в поисках поддержки от сидящих рядом купцов и дворян.
— В этом-то и вся соль. Я не буду продавать перлы, а безвозмездно выдам их с возвратом, — пояснил я свою идею. — Просто, после ремонта дорог вернёте их мне и на этом всё. Поймите, я не выгоду себе ищу, а хочу, чтобы мы сообща сделали жизнь в губернии немного лучше, а поездки по дорогам более быстрыми. Сколько времени от Острова до Пскова летом ехать? День езды на исправной карете? А в распутицу осенью и весной? А сколько телег и карет ломается от ям и ухабов, которых не счесть?
— Хорошо, мысль с перлами и дорогами я понял, — в характерном жесте поднял обе руки вверх Алексеев. — А если по окончанию работ я вам перл не отдам? Или, к примеру, мой человек его потеряет или сбежит с ним?
— Тогда, Василий Иванович, я сделаю всё, чтобы вы бросили мне вызов,– с ухмылкой посмотрел я на помещика. — Я в качестве оружия выберу пистолеты и на дуэли прострелю вам глаз, чтобы оставшимся вы лучше следили за своими людьми. Сомневаетесь, что попаду? Напрасно. На дне рождении великого князя Николая Павловича мы с графом Шуваловым устроили пари. Так вот, я с тридцати шагов из незнакомого мне пистоля в яблоко попал. Была б цель чуть меньше и в неё бы пулю засадил.
— И много выиграли? — судорожно сглотнул Алексеев.
— Да так. Пустяки, — пожал я плечами. — Всего лишь сто тысяч серебром.
Кто-то может спросить, как человек будет следить за своими людьми, если ему на дуэли попадут в глаз. Согласен — после такого ранения обычно наступает смерть. Вот только я с помощью магии могу регулировать не только направление полёта пули, но и скорость, с которой она попадёт в цель.
* * *
— Ваше Сиятельство, к вам нарочный прибыл от соседки нашей, сестры Светлейшего князя генерал — фельдмаршала Кутузова, — нашёл меня один из слуг в библиотеке, где я корпел над очередным шедевром «от Пушкина», записывая под диктовку Виктора Ивановича бессмертные строки поэмы «Руслан и Людмила».
Расслабиться нам с тульпой не давала Алёна Вадимовна, которая устроилась на диванчике, и делая вид, что она что-то вяжет, бдительно следила, чтобы мы не филонили.
— Хм, а отчего я её нигде не видел, ни на балах, ни на званых обедах?
— Так у неё с детства ноги отказали. Говорят, упала, спину повредив. Куда её только потом не возили, всё без толку. Так и катают её девки на кресле с колёсиками.
— Понятно. А лет ей сколько?
— Так старая уже, — почесал в затылке Василий, — Я её и видел-то только один раз, когда малым был. Она тогда церкву построила и на её открытии приезжала, но уже тогда она вовсе не молода была.
— Откуда приезжала?
— Так у них ещё в Ступино есть усадьба. Там они и изволят проживать, а в Матюшкино лишь наездами бывают.
— И откуда ты всё знаешь, — удивился я, поднимаясь из-за стола и потягиваясь.
Наконец-то появился повод оторваться от писанины.
— Так я же всю жизнь здесь прожил. Дальше Опочки ни разу никуда не выезжал. Оттого и знаю все местные пересуды, — пожал слуга плечами, показывая, что это — обычное дело.
— Ладно. Скажи нарочному, что я сейчас выйду, — отправился я в спальню, чтобы приодеться.
Не в халате же мне перед людьми себя показывать. Не поймут-с.
Гонец поджидал меня у крыльца. Его сопровождающий стоял за оградой и смотрел, как их кони пьют из колоды только что налитую туда воду.
После того, как я весь двор «застеклил», ко мне на лошадях не рискуют заезжать.
— Письмо вам, Ваше Сиятельство, — протянул он мне пакет, — Просили дождаться и ответ получить.
— Не голоден? — посмотрел я на пожилого мужика в потрёпанном, но чистом гренадёрском мундире, украшенном несколькими медалями и двумя солдатскими Георгиями.
— Благодарствую. Но от чая бы не отказался.
— Василий, проводи служивых, — распорядился я, возвращаясь в особняк. — Доложишь, как закончат. И пирогами со смородиной пусть их угостят. Очень хороши!
Если коротко, то в письме, написанном безупречным каллиграфическим почерком, содержалась просьба найти время для визита в Матюшкино. Отдельно Дарья Илларионовна Голенищева-Кутузова сетовала на то, что ради встречи со мной она предприняла нелёгкий для неё переезд в Матюшкино, чтобы сберечь моё время и слёзно просила не затягивать с визитом.
Ну, как такую просьбу не уважить! Да ради одного её брата,