Учительница математики озадаченно икнула. Спорить ей сегодня уже надоело. Ругаться тем более. А удивляться устала.
— Вот в вашей школе уму-разуму учиться хочу, — дополнил Даймон. — Отец сказал гуся принести. Сказал, вы поймёте. Как самый старший. Но если вы не понимаете, то мне лучше идти… Пойдём, гусь Шредингера! Пусть папа ищет другой дар главному.
— Главному? Нет что вы, что вы. Я понял! — едва не подскочил директор, от чего гусь заметно встревожился. — Родственники, интернационал, Египет. Это же ясно, как божий день… Ребус. А ребусы я люблю. Я главный по ребусам!
Едва директор повысил голос, как гусь угрожающе захлопал крыльями. Фёдор Андреевич примирительно опустил руки. И присмотрелся к мальчику, который постоянно делал какие-то пассы руками.
Демонёнок всего лишь отбивался от тычков Сашки Сидорова.
Зато на шее мальчика висела красная бабочка, что в плане символизма значило немало. Хотя бы то, что мальчик из культурной семьи. Гуся опять же, родители подарили школе. Это уже можно было расценивать как предтечу живого уголка. А перо за ухом — явно масонский символ.
Но главное, он прислал весточку от Даши!
— Шрёдингер, говоришь? Нет определённой страны, говоришь? — прищурился директор. — А про «тринадцать» ничего не слыхал?
— Слыхал. Число такое. Мама научила цифрам. Разным, — признался Даймон. — Но у нас больше «шесть» любят.
— Точно. Матриархат! — кивнул директор и вдруг всё сразу понял.
И про намёки, и про пасы руками. Мальчик вроде бы даже несколько раз изображал пальцами букву «М», а то и «И».
«Точно, этот из масонов! А то и из иллюминатов! Из самой тайной ложи — матриархальной». — твёрдо решил Фёдор Андреевич: «Они же там все через одного стремятся к интернационализму, но мам слушаются! Да не упадут гуси с их голов!».
Директор обрадовался, подскочил из кресла, подхватил гуся под мышку и поцеловал в клюв. Затем деловито посадил опешившую птицу обратно на голову, кивнул учительнице и заключил:
— Вот что, Вероника Степановна. Нашему интернациональному ученику никаких препятствий не чинить. Пусть учиться в любом классе, каком пожелает, хоть в начальном, хоть в выпускном.
— А с Ленкой можно?
— Можно, — кивнул директор и добавил. — Портфель выдать как погорельцу, из сиротских запасов.
— А документы? — уточнила учительница, она же классная преподавательница.
— Да что вообще в наше время значат документы, Вероника Степановна? — укорил ее директор. — Доверять людям надо. Больше веры в человечество! Откуда у погорельцев документы?
Учительница кивнула.
А директор добавил:
— Ступайте, молодой человек. И передайте привет всем родным. Я… я понял, — директор склонил голову перед Даймоном почти на секунды три, а затем, когда гусь начал хлопать крыльями, пытаясь удержаться, поднял взгляд. — Благ им и моё почтение! Ступайте. И… благодарю за послание. Старший всё осознал.
— А Сидоров как же? — напомнила учительница, в свою очередь осознавая, что пришли они в это царство дыма в кабинете с несколькими задачами.
— Какой Сидоров? — директор уже собирал со стола бумаги охапкой и отправлял их в мусорное ведро.
— Который чуть класс не поджёг, — напомнила учительница.
— А, этот? — Фёдор Андреевич перевёл взгляд на синеносого. Поцокал языком. — Этот ничего не значит. Сидоровых много. Даже в нашей стране. И дверей у нас в школе много. Всех не переломать, не спалить… Держи, Сидоров, — и директор протянул ему прямо со стола череп без переднего зуба.
Сидоров побледнел, принимая подарок.
— Зачем это?
— Ну, ты же хочешь стать блогером. Вот и напиши эссе на тему, «я, череп и другие неприятности».
— А может, ее надо? — прикинул Сашка.
— Тогда обещай мне, что больше не будешь расстраивать гуся и новенького, — сказал директор. — Ещё пообещай следить за зубами. А то будешь в посмертии так же нелепо выглядеть. Череп есть, а зубика нет.
— Обещаю следить за зубами и всё такое прочее, — это было единственное обещание, которое Сашка никогда не собирался нарушать после такого подарка.
Вероника Степановна распахнула дверь, спугнув парочку учеников. Школьники подглядывали в щель, наверняка и видео успели заснять через замочную скважину.
В голове учительнице больше не было никаких вопросов, да и желание бегать за учениками по всей школе окончательно пропало. Лимит на день выполнен.
Единственное, чего хотелось математичке — это на природу. Шашлыка поесть.
Дым напомнил ей о том, что учителям иногда тоже нужно отдыхать. Желательно в лесу, где нет гусей, школьников и начальства, что способно этот дым напустить, развеяв важное. Самое главное, сокрытое в глубине души. А что там, она давно не помнила.
Вероника Степановна вздохнула, впервые за квартал думая о великом. А за мыслями теми вышла их школы. Постояв на крыльце и подышав свежим воздухом, она достала телефон. Душа хотела на природу… Но погода говорила, что лучше остаться дома.
Дождь пошёл такой, словно мир должен был в ближайшие дни утонуть.
— Нет, ну тут делать что-то надо, — пробормотала учительница и окончательно пришла в себя. — Иначе всем по черепу подарит!
Повертев в руке телефон, она поняла, что без звонка не останется. Только не Сидоровым. Те давно и безнадежно занесли её в чёрный список. А звонить подругам по части шашлыков раньше начала осенних каникул всё равно не стоит — найдут сотни причин отказаться.
Зато была возможность продвинуться в завучи, а так, чем чёрт не шутит — и в директора вскоре! С таким начальством это не сложно.
— Всё, пора что-то в жизни менять, — обронила самой себе учительница и решительно набрала пару цифр.
Поведение Фёдора Андреевича и ранее бывало чересчур эпатажным. Но до сей поры об этом знал только педагогический состав. А теперь ещё и среди учеников популярность свою поднял причудами.
Будучи ответственным педагогом, Вероника Степановна решила принять меры самостоятельно. Коллектив поймёт. Коллектив оценит.
Лучше ответственный педагог, которого не зовут на природу, чем всеми любимый человек с кустами на голове.
— Алло, скорая? — пробормотала она. — Это школа на Садовой беспокоит. Директор у нас сандалом надышался… Да, слишком много чакр за раз открыл, а в процессе гуся на голову надел… Нет, это не иносказательно. Просто страдает от неразделенной любви… А что поделать? Коллектив тоже страдает от того, что он страдает… Да не хочу я уроки сорвать! Я сама —