— Сколько вам нужно полицейских? — хмуро спросил исправник. — Всех я вам дать не смогу — уезд большой.
— Для начала мне понадобится тот городовой, который был в доме сразу после убийства. И лучше, если прямо сейчас. Но допрос я буду проводить наедине.
Кажется, история имеет свойство повторяться. Нечто подобное уже было, когда мы с Абрютиным приезжали расследовать смерть старого раскольника, который, якобы, свалился с лестницы.
Глава двенадцатая
Секретный агент
Кабинет мне выделили в управлении полиции. Верно, кого-то переселили, кого-то «уплотнили». Понятно, доставил я коллегам неудобства, но перетерпят. Надеюсь, что ненадолго. На подоконнике обнаружил журнал «Вестник Европы». Не такой и старый — февраль прошлого года. Решил посмотреть. Все-таки, журнал серьезный, солидный. Не пора ли и нам «Европы» осваивать? И что там?
А там…
'…Сильная женская рука порывисто схватила его за руку… Из узких щелей маски на него смотрели страстные глаза и улыбались лукавые уста…
— Ты? Наконец это ты?
Он еще не опомнился, поскольку надеялся увидеть другую, но маска в широком домино уже стремительно тянет его за собой:
— Уйдем дальше… дальше… Здесь опасно… Он с меня глаз не сводит. Он в зале…'
Женщина в маске и домино тянет его за собой, увлекает к полутемному углублению окна, а потом быстро поднимается и впивается горячим поцелуем ему в губы….
Да, она уже два года как замужем. И что?
«Мой муж ничего… добрый мальчик. Только ужасно влюблен в меня и ревнив»[1].
Нет, не станем мы с Анькой этот журнал осваивать. Чему он учит подрастающее поколение?
Явился городовой Андрей Терентьевич Звездин. Видимо, слегка пугаясь незнакомого чиновника «сверху», полицейский — уже немолодой мужчина, в порядком истаскавшемся мундире, сидел на краешке стула, словно опасаясь, что я начну на него орать.
— Давайте по существу, — начал я. — Итак, судя по вашему рапорту, вы первым явились на место преступления?
— Так точно, — доложил городовой, вставая с места.
— Господин унтер-офицер, — улыбнулся я. — Не стоит срываться и отвечать, словно вы на строевом смотре. Говорите проще. Мол — да, я первым прибыл.
— Если уж совсем точно, то не совсем первым. Первым был господин Никитский. А до него, надо полагать, злоумышленник.
— Ага, — кивнул я. — Значит, вы не поддерживаете версию о том, что госпожу Никитскую убил землемер — господин Андерсон?
— Простите, ваше высокоблагородие, не могу знать, — пошел на попятную Звездин. — Его высокоблагородию господину исправнику и их благородию господину следователю виднее.
— Ладно, это уже детали, — хмыкнул я, слегка недовольный таким оборотом дела. — Давайте с самого начала. Рассказывайте…
— А что рассказывать-то? Сижу я в участке, а тут господин Никитский вбегает — бледный весь, губы дрожат. Говорит — у меня, мол, супругу убили. Я сразу же господину приставу доложил, а тот мне — иди, дескать, потом доложишь.
— Так, секунду, — остановил я Звездина. — Давайте уточнимся с датами. Когда это было? Во сколько?
— Было это двадцать третьего июля, точно помню, а время… Может, девять часов вечера, может десять.
— Господин Никитский вам взволнованным показался? — поинтересовался я.
— А то как же! Пусть, и не жили они вместе, но ведь не кошку убили, а жену.
— Так, понятно. А почему пристав не пошел с вами? Ему по должности полагается.
Городовой Звездин вздохнул, почесал взмокший лоб.
— Так уж говорите, чего уж там — подбодрил я взглядом полицейского. — Чего же мяться на ровном месте? Я все равно узнаю, что и как. Не было пристава на месте?
— Нет, что вы, ваше благородие… но тут, такое дело…
— Он что, пьян был?
— Да как же можно, на службе? — возмутился Звездин. Потом махнул рукой и решительно сказал: — Наш господин пристав покойников шибко боится.
— Тогда понятно, — не стал я насмехаться над приставом.
Все бывает. Вон, я высоты боюсь, а кто-то покойников. Да что там — я сам их боюсь. Не до одури или обморока, но никак не могу привыкнуть, что наш эскулап может спокойно находиться в обществе мертвецов, да еще и шуточки шутить.
— Тут ведь, такое дело, ваше высокоблагородие, — нехотя принялся объяснять городовой. — Наш господин пристав из офицеров. Когда война с турками была — в траншее его засыпало, вместе с трупами пролежал дня два, пока не откопали. Думали помер, а он живой. И все ничего, только с тех пор на покойников глядеть не может.
Два дня с трупами пролежал и остался в здравом уме? Крепкий дядька, этот пристав, уважаю. Я бы точно от такого ужаса свихнулся. А то, что покойников с тех пор боится — понимаю.
Я кивнул и перешел к вопросам:
— Значит, вместе с Никитским пришли? И что увидели?
— А что увидели? На первом этаже — там прихожая, потом маленькая гостиная, господин землемер в кресле сидит. Нет, даже не сидит, а лежит. А на груди — напротив сердца, у него дырка кругленькая, вокруг кровь. Кровь-то уже старая — почернела. А в дальней комнате госпожа Никитская на полу лежит, лицом вниз, а на спине у нее две раны, кровь уже запеклась. И тоже, раны небольшие, круглые, крови кругом много.
— Они голыми были или одетыми?
— Не так, чтобы совсем одетые, но и не голышом. В нательном белье оба. Землемер — тот в подштанниках и рубахе, а госпожа Никитская в сорочке тоненькой.
— А на что раны были похожи? На раны от пули, от ножа?
— Я, ваше высокоблагородие, хотя службу и отслужил, но в походах не был. Не знаю я, на что раны похожи. По моему разумению, будь они от ножа, то шире должны быть. Думаю, что от пули.
— Оружие было?
— Не видел, врать не стану. Рядом не было, но револьвер и отлететь мог, а мы его особо-то и не искали. Но револьвер-то мог кто-то другой унести. Я пощупал — оба покойника уже холодные. Не знаю, сколько они пролежали — день, а может и два.
Револьвер отлетел, да так, что его не нашли рядом с телом? Сомнительно. А вот если