Матч начался. Сперва все осторожничали, озирались на прохожих за школьным забором и на редких учеников, которым не хватило учёбы в будни, и они припёрлись в школу в воскресенье.
Потом кто-то из футболистов вытолкал такого ничего не видевшего и ничего не понимавшего любителя школы взашей, под улюлюканье остальных, и обстановка скованности разрядилась. Начался полноценный футбол с криками, свистом и небольшими потасовками.
Если бы не наши одинаковые лица, всё вполне походило на обыкновенный футбольный матч. Все бегали по полю, то и дело, путаясь с пасами, так как отличить, кто из какой команды было невозможно, но от этой неразберихи было ещё веселее, ещё забавнее.
— Может, какая команда майки и рубашки снимет, чтобы отличаться? — предложил я, когда неразбериха стала похожей на чехарду.
— Пошёл в укроп, — услышал сразу от нескольких игроков.
Осознав, что лучше не вмешиваться, решил наблюдать за игрой со стороны до тех пор, пока всем надоест прикидываться членами команды соперника и орать друг на дружку: «Санёк, мне пасуй. Мне!»
Про ворота и голы все напрочь забыли, и получилась новая игра, в которой каждый был сам за себя, а смысл заключался в том, чтобы отобрать мяч у других и как можно дольше и дальше пробежать, пиная его в любую сторону.
Я уселся на землю и упёрся спиной в стойку ворот со следами давным-давно оторванной сетки. Из-за чего-то мне от нашего веселья взгрустнулось, а вдобавок вспомнил, как мама меня останавливала, когда заходился от безудержного смеха: «Прекрати, а то плакать будешь. Нельзя так смеяться, сынок».
Когда все выдохлись от бега и крика и, шатаясь от усталости, подошли и попадали на поле рядом со мной, я спросил горе-футболистов:
— Расходимся или в чехарду поиграем? Вон, какая длинная цепь получится. Двенадцать человек.
— Давай позже. Дай отдохнуть. Валяй! И можно совсем не ждать, пока первые до конца допрыгают. Перекурим сперва, — посыпались и отповеди, и согласия.
— Значит, отдохнём и козлятами поскачем в сторону дома? Или лучше в полёт? — подначил я дружков.
— Сперва в чехарду, а потом в полёт. Сразу в полёт, — снова мнения разделились.
— А можно в козла на лету сыграть? — спросил неугомонный Александр-третий. — Я и мячик готов ради этого забросить куда подальше. Его же, один фиг, никто не видит.
— Такие глупости просить у мира отказываюсь, — заявил я твёрдо.
— Тогда про пещеру рассказывай. Как там? Что было? Ну, пожалуйста, хоть что-нибудь, — завёл-таки он свою пластинку, а за ним и остальные. — Санёк, ну расскажи, что можешь. Ты девчушку нашёл?
— Мне кажется, вы уже отдохнули. И про Стихию вам рассказывать пока нельзя, — нарочно проговорился, вспомнив, что это не настоящее имя девчушки, а значит, никакой беды с оговорки быть не должно, да и этим хищникам саблезубым нужно было хоть какую-нибудь косточку бросить.
— Её так зовут? Девчушка-то стихийная у нас. Стихия? Вот это имя. Где она живёт? Что там за мир? Лестницу нашёл? — всё сыпались и сыпались на меня вопросы, а я сидел и улыбался, ожидая, когда отдохнёт банда-команда, и можно будет почехардить и разлететься по домам, по мирам.
Команда сдалась быстрее меня, и одиннадцатый, чувствуя вину в том, что проболтался, предложил начинать чехарду или, как мы обычно называли такую игру «в козла».
— Начинаем, а потом полетаем, — расталкивал он всех и поднимал на ноги.
— Первый, ты где? — окликнул я нашего Торопыжку. — Становимся по порядку миров. Когда все построятся в линию, так сразу Александр-первый начинает прыгать.
То и дело все толкались и картинно падали от усталости наземь, потом снова поднимались и уже вставали на своё место по порядку миров. Я встал в самом конце нашей цепи, нацеленной мимо здания школы с расчётом проскакать в центральные ворота на улицу, а дальше как получится.
— Начинаю! — благим матом завопил Васильевич-первый, и всё завертелось.
Я согнулся и упёрся руками в колени. Старался выше поднять плечи, чтобы через них труднее было перепрыгнуть.
Через мой загривок перемахнул сначала первый Александр, потом второй, а вот третий специально оседлал меня, как лошадку, и уселся на согнутой спине. Я задергался и попытался его скинуть, но он ухватился, как клещ, и ни в какую не хотел прекращать шуточки.
— Брысь! — рычал я на обидчика.
— Это тебе за отказ рассказывать про пещеру, — хохотал он и продолжал играть в ковбоя.
Остальные Александры, согласно очереди, допрыгивали до нас с третьим и, недолго думая, тоже запрыгивали на меня, еле стоявшего на ногах, и терявшего равновесие от всё новых и новых седоков, пожелавших отомстить за командирские грешки.
— Что творите, ироды? — хрипел я от напряжения, но на них ничто не действовало.
С хохотом и дикими воплями все, вдруг, решили изобразить кучу малу, не задумываясь обо мне и моей позе в которой оказался под большей частью миров.
«Ничего не бойся. Не бойся ничего», — зазвучал в голове незнакомый женский голос, потом ноги подкосились, и я со всей оседлавшей меня оравой рухнул наземь.
Последнее, что осознал и запомнил, был громкий и противный хруст чего-то ломавшегося в груди, затем всё медленно и плавно поплыло в синюю-синюю даль.
* * *
— Не дышит! В больницу его!..
— Третья больница! Третья! Рядом третья! Недалеко!..
«Я что, в мороке? Голоса слышу», — думаю я и пытаюсь встать, но боль в груди не даёт пошевелиться, а лёжа на спине рассмотреть себя не удаётся.
— Я что, помираю? — спрашиваю голоса в голове.
— Третья больница! Третья! Рядом третья! Недалеко!..
— Не дышит! В больницу его!..
— Меня никто не слышит? Алло, Москва! — кричу я в синюю неизвестность.
— Запомни: Третья больница! — ревут мне голоса хором.
— На кой мне она? Я же в порядке, — отвечаю им и уплываю в даль.
* * *
Кухня огромного размера с разными столами и столиками, буфетами и тумбочками. Полным-полно овощей и фруктов, конфет и пряников, зефира и мороженого. Мама хлопочет у плиты и готовит что-то