Но затем его всё же подняли и с трудом посадили на лошадь. Сюн почувствовал под щекой жёсткую гриву. Затем его качало. Он открыл один глаз и увидел, что земля движется. Сюн хотел поднять голову, но не смог, и видел только продолговатый мешочек для флейты, покачивающийся на поясе Лань.
Внезапно она остановилась.
— Поедешь по этой дороге и найдёшь лагерь Шуйфена и Ванлинда. Пожалуйста, постарайся добраться. Дальше я не могу тебя провожать.
«Она… уходит? Нет, пожалуйста, не уходи!»
Сюн собрал все накопившиеся силы и схватил её за руку. Вывихнутые пальцы не слушались.
— Лань, пойдём со мной, — прохрипел он с мольбой. — Пожалуйста, идём со мной.
Лань печально улыбнулась и взяла его ладонь в свою.
— Я не могу, у меня здесь семья. Я не смогу их оставить, Сюн.
Сюн смотрел в медовые глаза, пока Лань не отняла руку и не ударила по крупу.
— Скачи!
Лошадь встрепенулась и понеслась рысью вперёд. Сюн схватился уцелевшими пальцами за гриву и шею. Глаза смотрели на удаляющуюся фигуру Лань, пока ночь не скрыла её вдали.
* * *
Аилань бегом побежала обратно, не оглядываясь. Прошла через два щита и вернулась в каморку Стража. Тассель всё ещё мирно похрапывал на столе, усыплённый мелодией флейты. Аилань вернула на место ключи, сделала два глубоких выдоха, чтобы восстановить дыхание после бега, а затем потрясла Стража за плечо.
— Тассель. Проснитесь.
Старик вскочил как ошпаренный и растерянно заозирался.
— Что? Где?
— Вы уснули, — снисходительно улыбнулась Аилань.
— Как это я уснул? Когда? — опешил Тассель.
— Да недолго вы и спали. Я только играть закончила, а смотрю — вы спите. Устали, наверное.
— Да-да, вы правы, принцесса. Впервые уснул на посту. Угораздило же меня. Вы только, пожалуйста, не говорите никому. Мне ведь ещё последний обход делать.
— Не скажу, — пообещала Аилань и уже собиралась уйти в свою местную каморку, как её остановил вопрос:
— Принцесса… а где ваш плащ?
[1] Кроме буквального значения здесь, является также идиомой, означающей мизерную помощь, тщетную попытку, каплю в море
От Акили:
Что думаете о главе? В следующей Лань настигнут последствия её действий. Как думаете какие?
Глава 18. Кровь на руках останется навечно
В предрассветных сумерках Вэй, сгорбленный и ссутуленный, сидел возле костра и теребил палкой тлеющие угли.
— Сюн, не плачь. Если тебя кто-то обидит, то говори мне. Я им покажу!
— А если меня обидишь ты?
— Эй, когда это я тебя обижал?!
— Вчера.
— Э-э…
— Вэй, смотри! Я научился вызывать огонь.
— Ну всё, родился мастер семи стихий.
— Не ври, дядя сказал, что искру добывать все умеют!
— Дядя даже не похвалил тебя? Вот чёрствый сухарь. Давай за это подожжём ему чайник.
— Вэй, мама сказала, ты научился «Порханию бабочки». Покатаешь меня?
— Где ты видел, чтобы бабочка кого-то катала.
— У-у, — надулся маленький Сюн. Он так расстроился, что Вэю стало совестно:
— Ладно. Забирайся на спину. Только не души.
Сюн просиял от счастья.
— Что ты наделал, Вэй?! Это же наш дом!
— Сюн, не ходи туда! Опасно!
— Мамины вещи!
— Сюн!
Он крепко обнял младшего брата и отвернул от пожара, но тот вырывался со слезами на глазах.
— Ненавижу тебя, Вэй! Ненавижу!
— Ты хотел спросить, использую я мамину флейту или твою? Твою.
— Сюн, ты заедешь на обратном пути?
— Не знаю. Наверное, заеду. Но только если дома будешь ты.
Палка полетела в костёр. Ладонь легла на кожаный наруч, пальцы гладили изображение клёна. Такой же растёт на горе Аи и расцветает осенью багрянцем. Когда-то братья посадили его вместе. И этот наруч… Сколь много смысла Вэй вложил в нефритовую флейту, столько же Сюн вложил и в свой подарок. Но Небо… как же… как же теперь…
Вэй сжал губы в тонкую линию и задрал голову вверх, чтобы слёзы закатились обратно. Он заметил, что на него косятся солдаты, но не решаются подходить. Все слышали новость, и гнетущее горе накрыло людей Ванлинда. Все они очень любили Сюнлина, особенно музыканты.
Вэй оглянулся на шатёр князя. Отец не выходил с тех пор, как узнал новость, а Вэй не решался зайти. Из шатра доносился запах ладана.
Где-то вдалеке послышались громкие разговоры, кто-то забегал. Вэю сейчас было всё равно, пусть хоть на них напал сам Рейтан. Говорят, горе можно обратить в гнев и обрушить на врага, но Вэй никогда не умел злиться. Пожалуй, эту общую черту он перенял и от матери, и от отца.
— Господин Вэйлин! — крикнули почти у самого его уха и, кажется, не в первый раз.
— В чём дело? Не хочу сейчас ничего слышать, — Вэй прикрыл глаза, но потом всё же поднялся с места, с которого не сходил всю ночь. — Нападение?
— Нет, господин Вэйлин, чудо!
Солдат сказал несколько слов, и Вэй покачнулся.
— Т-ты уверен?
— Да, господин. В карауле у ворот сейчас один из наших людей. Он узнал его.
Сердце возликовало, а разум боялся поверить. Но всё же…
— Сообщите князю немедленно! — бросил Вэй и помчался к воротам.
Сердце рвалось из груди. Вэй на ходу сбивал препятствия и бежал дальше, люди смотрели ему вслед. Вот уже видны створки, где столпились люди в военной форме Ванлинда. Перед Вэем расступились, и он увидел лежащую на лошади фигуру. Остановился. Медленно подошёл и заглянул в осунувшееся, лиловое от синяков лицо.
— Вэй, — прохрипел опухшими губами голос.
— Сюн… братик.
Вэй хотел стащить его с лошади и обнять, но тут прибежал отец. Так же, как и Вэй, не верил своим глазам. Сюн приподнялся и, словно официально здоровался, кивнул:
— Отец.
И, закрыв глаза, бессильно уронил голову. Отец бережно взял Сюна на руки и под всеобщие взгляды унёс в свой шатёр.
Тут же вызвали лучших лекарей из Шуйфена. Они сняли с Сюна плащ и кровавые обугленные одежды, и Вэй воочию увидел, что пережил в неволе его брат. На его груди навечно останутся рубцы — страшное напоминание о пережитых страданиях.
Из шатра доносилась целительная музыка воды, витал запах мазей и трав. Пока лекари делали своё дело, Вэй сидел на пороге и ждал. Ему не на что жаловаться. Ещё час назад у него не было надежды, а теперь она блеснула ярким метеором. Рядом присел отец и приобнял за плечи. Слова были излишни.
На следующее утро Сюн мирно спал в приготовленной для него мягкой постели. Застывшую кровь и грязь смыли, под холодными компрессами синяки побледнели, на