Спокойствие тихого вечера нарушилось. В одну секунду стартовала артиллерийская канонада.
— Во флигель!
Старики вскочили с лавочки, слыша свист, прикрыли за собой металлическую калитку и забежали в здание. Послышался взрыв, мина упала где-то рядом. Пространство наполнилось горьким шумом. Начался обмен «приветами» между украинскими солдатами и ополчением. Бабка присела на пол возле маленькой печки, прижалась к стене. Дедушка сел на стул возле окна, из которого был виден край села и посадка. Закурил, наполняя прохладную комнатенку дымом. Уже долгое время перестрелок не было, небольшой период затишья. Судя по всему, он закончился.
Тонкие губы Степана скривились, как от боли, — он подумал о бесконечных обстрелах прошлого лета. Тогда их деревня сильно пострадала, погибло несколько хороших людей, которых дед знал с самого рождения. Старику было неловко признавать, что даже ему, бравому солдату, прошедшему сквозь огонь, становилось по-животному страшно в иные моменты. Чтобы побороть это чувство, дед доставал свой пиджак с несколькими орденами на груди. «Если погибать, то при параде», — заключил он. Степану казалось, что этот пиджак надежнее бронежилета.
К осени в соседнем селе закрепились украинцы. Они ездили по округе, насильно мобилизуя в основном молодых мужчин. К нему приезжали несколько раз. Военные как-то прознали, что у этих стариков живет внук, и начали нечто вроде охоты за ним. Однажды Степан вышел к ним в этом самом пиджаке с орденами, готовый принять смерть. У незваных гостей он приметил свастику на шевронах и соответствующие татуировки на руках. Добровольцы нацбата угрожали ему, требовали выдать внука. Ничего не сделали они одинокому стойкому ветерану. Хотели, наверное, но не сделали. Почему? Ответить на этот вопрос не мог и сам Степан. Они угрожали, трясли автоматами, матерились, грозились пристрелить, но в итоге просто уехали ни с чем.
«Страшное было время, как в войну. Да, собственно, сейчас и есть война, — думал пенсионер. — Да только войны эти какие-то разные».
Округа вновь наполнилась страшными звуками сражения. В такие моменты все отступает на второй план: пение птиц, приятное журчание быстро бегущего ручейка, тихий шелест листьев, песни сверчков и другие мелодии степи. Они не имеют абсолютно никакого значения, когда проснулись орудия. «Куда девается это все, когда начинается артналет? — думал дед. — Как будто исчезает. Потом все заканчивается, и снова появляются ласточки, на речке квакают жабы, мычат на выпасе коровы». Эхо разрывов носилось по селу, отражалось от холмов и растворялось в небесах. Продолжалось это пару часов. Все это время Степан смирно сидел и иногда закуривал, а Рая немного придремала. «Это сейчас уже привыкла. В первые разы металась по дому, как перепуганная цесарка», — усмехнулся старик. Усмешка была горькой.
— Раечка, пойдем в дом, будем спать ложиться, поздно уже.
Он помог бабушке подняться, и они вдвоем поковыляли в дом. Выйдя из флигеля, Степан услышал, что вдалеке идет автоматный бой. Значит, сошлись близко противники. Как только старики зашли в свой просторный дом, с другой стороны села снова зазвучали тяжелые орудия. «Ты смотри, как разошлись, ироды», — отметил про себя дедушка.
На протяжении всей ночи не стихала перестрелка. Иногда наступал небольшой перерыв, но затем безжалостные мины снова отправлялись в полет. Степан лежал, укрывшись одеялом, и добросовестно считал выпущенные снаряды, отмечал длительность периода, когда не стреляли. Вокруг темно — в доме, на улице, в сердце. И причудилось деду, что эти взрывы раздаются лишь в его голове. Автоматные очереди послышались совсем недалеко. «Неужто ополчение прямо сюда добралось и освободит нас? Эх, как там мой сынок? Жив ли…» — и сразу запретил себе думать на эту тему.
Всю ночь длилась вакханалия хаоса и смерти. С рассветом, будто нечистая злая сила, она отступила и скрылась. Воцарилась тишина.
Рая поползла мимо дедовой комнаты. «Восхитительная женщина, откуда в ней столько сил? Солнце только взошло, а она опять на огород. Нечего и мне залеживаться», — тяжело сопел Степан.
Бабушка накачала из скважины холодной воды и от души напилась. Ночью горло страшно сушило, но вставать не хотелось. Из сарая снова достала тяпку и отправилась на огород. «Скилькы викив кормыть нас земля, — промелькнуло в голове. — И не исчерпается нияк. Другэ дило люды… И черпать-то из них ничого». И вспомнила внука Женю.
Работала она самоотверженно, не жалея себя, труд был всем смыслом ее жизни. Безжалостно она выкорчевывала буйно разрастающийся бурьян, который мешал взойти помидорам, огурцам, картофелю. Кое-где приходилось рвать руками, отбросив тяпку. Бабушка Рая дошла до конца огорода, прополов узкую полоску. Она приостановилась, чтобы отдышаться. Окинула взглядом природу. Хорошо-то как, красиво. И не стреляют. В голове фантомами раздались вчерашние взрывы. За огородом земля спускалась вниз, а затем резко поднималась, образовывая небольшой овраг. Старушка заметила черные кляксы на зеленой траве — это свежие куски земли из воронок. Да, стало быть, мины ночью совсем рядом ложились.
Затем она обратила внимание на одно большое темное пятно у зарослей невысокого кустарника. Только через некоторое время, приглядевшись, бабка поняла, что это лежит человек. Рая заметалась, думая о том, что надо ему помочь. «А вдруг помэр? Так, мабудь, вже мэртвый», — заключила она, приметив, что человек не двигается. Но твердо решила проверить это. Не выпуская из рук тяпку, пожилая женщина пошла к нему. В овражек старушка не рискнула спускаться — ноги больные, поэтому решила обогнуть его справа.
Солдат не двигался. На форме были шевроны в цветах украинского флага. Рая видела его ранения, кровь испачкала штаны и рукава камуфляжной формы. Она спустилась ближе к нему. Человек, вероятно, услышал шорох травы, непонятные звуки и из последних сил открыл глаза. Теперь стало видно, как ему было тяжело дышать.
— Ты живый? Я зараз прыбигу! Нэ вмирай! — громко прокричала бабка и отправилась назад к своему двору, чтобы потревожить деда. Нельзя было терять ни минуты. Он-то точно знает, что делать.
Ей показалось, что дорога к дому заняла полчаса, хотя ковыляла бабушка Рая минут пять. Для ее больных ног и по такой неровной местности это была олимпийская скорость. Она ворвалась во двор, перепугав деда, стоявшего и смотревшего на облака.
— Что ты носишься? — спросил он, но осекся, видя ее взволнованное лицо. — Что-то стряслось?
— Там людына поранэна за городом лэжить!
— Яка людына? — сам перешел на суржик Степан.
— Солдат, вийськовый.
Украинский военный, стало быть. Дедушка перевел взгляд с супруги назад на небеса, всем своим видом давая понять, что не особо его это волнует.
— Що ты стоишь? Вин живый!
— И что? Пусть и живой. Мне до этого какое дело? — было видно с каким трудом дед произносит