Судья Натан Кашинг встает.
– Как указано, а впоследствии подтверждено законами этой колонии семнадцатого декабря тысяча шестьсот двадцать третьего года, решения по всем преступным деяниям, а также вопросам нарушения владения и долгам выносятся вердиктом двенадцати честных мужчин, собранных по указанию этого суда, чтобы принести клятву и стать частью жюри, – сообщает он залу. – Посмотрите налево, там сидят люди, собравшиеся здесь сегодня для этой цели.
Мужчины сидят с каменными лицами в два ряда по шесть человек. Им от двадцати до восьмидесяти лет. Некоторые бородаты, некоторые чисто выбриты. Это местные жители – фермеры, торговцы, моряки, кузнецы и плотники. Насколько известно суду, они никак не связаны ни с одним из обвиняемых.
Кашинг берет в руки свой экземпляр реестра судебных дел.
– Наше первое дело – это апелляция Ханны Баркер, осужденной гражданским судом округа Линкольн за клевету на Полли Ноубл, дочь мирового судьи этого суда. Просим все стороны по этому делу выйти вперед.
Четыре женщины и один мужчина выходят к длинному столу, за котором сидят судьи.
– Считаете ли вы себя виновной, мисс Баркер? – спрашивает Кашинг.
Ханна Баркер настолько тощая, что если она перейдет грязную дорогу, то и следов не оставит. Она еще и некрасива – все ее лицо от подбородка до линии роста волос усыпано язвинами и шрамами. Но держится она прямо и говорит не колеблясь.
– Невиновна. Я чистую правду говорила.
Правду, ну или Ханнину версию правды можно было бы высказать и повежливее, потому что, когда Кашинг спрашивает двух свидетелей, что им Ханна сказала про Полли, ответы их звучат слишком уж прямо.
– «Господи боже мой!» Вот что она сказала, ну, то есть Ханна, – говорит Кашингу первая женщина. – «Ты не представляешь, что случилось с Ноублами! Полли съездила в Бостон и обзавелась негритянским ублюдком». Так и сказала, как раз когда мы из церкви выходили. – Последние слова она произносит шепотом, будто настоящее святотатство – это местоположение, а не обвинение.
– А у вас есть дети, мисс Ноубл? Законные или незаконные?
– Нет, сэр.
– А в Бостоне вы были?
– С отцом. И он может засвидетельствовать, что я не отходила от него.
Кашинг смотрит на отца, и тот кивает. В реестре судебных дел делается пометка, и Кашинг продолжает:
– Следующий свидетель.
Выходит вторая женщина. Она так похожа на первую, что я решаю, что они, наверное, сестры.
– Ханна сказала мне, что Полл была с несколькими мужчинами и однажды отец даже застал ее под прилавком.
Эти обвинения также отвергаются, и отец клянется, что его дочь ничего подобного не делала. Когда приходит очередь Полли обращаться к суду, она плачет и заявляет, что ее репутация погублена. Она умоляет суд подтвердить вердикт.
Так они и делают. Кашинг передает дело присяжным, они уходят в таверну, чтобы обсудить его в уединении, но возвращаются меньше чем через пятнадцать минут.
Кашинг зачитывает их вердикт.
– Мы, присяжные, считаем Ханну Баркер виновной в клевете. – Кашинг делает пометку в реестре и добавляет: – Суд подтверждает предыдущий приговор и назначает мисс Баркер штраф в семьдесят пять долларов.
Очередные стоны и рыдания, но теперь со стороны Ханны Баркер. Штраф достаточно большой, чтобы разорить мисс Баркер и ее семью. Я оглядываюсь через плечо и ищу взглядом Фостеров. Я боюсь, не воспримет ли Ребекка это решение как знак того, что судьи будут на стороне Норта. На этот раз я рада, что ее не вижу.
Теперь молотком по столу стучит Инкриз Самнер. Он призывает суд к порядку, потом объявляет следующее по порядку дело.
– Суд выслушает дело Томаса Мелони, который обвиняется в том, что живет во грехе с собственной сестрой Джоанной и убил рожденного ею младенца, – объявляет судья Самнер и снова садится.
Вместо Джоанны выходят двое мужчин. Один из дальнего конца зала, другой через боковую дверь из тюрьмы. Отец и сын, тут сомневаться нечего. Один старый и сгорбленный, другой напряжен и смотрит с вызовом. Юриста нет ни у одного из них.
– Невиновен, – говорит Томас Мелони, когда его спрашивают.
Его отец рассказывает другую историю.
– Они брат и сестра. И они живут в одном доме еще с тех пор, как Джоанна родила первого. Теперь у нее трое, но я знать не знаю, чьи это дети.
Суд не может подтвердить ни инцест, ни убийство младенца, потому что ни тому, ни другому нет свидетелей. Все, что можно утверждать, – это то, что брат с сестрой живут под одной крышей и что Джоанна имеет привычку рожать незаконных детей. Судей ситуация тревожит, потому что ясно, что закон нарушен, а ребенок мертв. Но без Джоанны и ее показаний дело, которое передают жюри присяжных, основано на одних домыслах.
Через десять минут Самнер зачитывает вердикт:
– Мы, жюри присяжных, снимаем с Томаса Мелони обвинения в инцесте и убийстве из-за отсутствия доказательств.
Я напрягаюсь, а Эфраим берет меня за руку и сжимает ее так сильно, что я шиплю от боли.
– Осторожно, – шепчет он.
– Я ничего не сказала.
– Но собиралась.
– Почему женщина сплетничает, – шепчу я ему на ухо, – и ее штрафуют на сумму, на которую можно купить три лошади, а мужчина нарушает Божий и человеческий закон и уходит из суда свободным, держа руки в карманах?
– А ты предлагаешь им его повесить без малейших доказательств? Обвинения не подтвердил ни один свидетель.
– И никого не тревожит, что родные Джоанны явились в суд без нее?
Эфраим снова сжимает мою руку, но на этот раз сильнее.
– За сколько бед ты хочешь, чтобы я сегодня переживал, дорогая? За беды чужих людей тоже?
Вопрос справедливый, но меня все равно тревожит, что где-то в мире одинокую молодую женщину никто не может защитить от ее же близких. Утешает меня только то, что Самнер, делая пометки в своем экземпляре реестра дел, выглядит не менее встревоженным.
Третье дело, которое решают судьи, меня очень интересует. Я снова оглядываю зал суда в поисках Фостеров. Их не видать. Времени остается совсем в обрез.
Теперь к залу обращается судья Фрэнсис Дейна.
– Суд рассмотрит апелляцию от Натаниэля Уитакера, осужденного гражданским судом округа Линкольн за попытку изнасиловать Милли Ламбард.
– Надеюсь, она не родственница Барнабаса, – бормочет Эфраим.
Зал суда слушает рассказ Милли Ламбард о том, как четыре года назад Натаниэль Уитакер напал на нее в поле в Канаане. Он это полностью отрицает. Ее родные свидетельствуют, что она рассказала им о нападении в то же утро, когда это случилось. Его родные свидетельствуют, что такого не могло быть, потому что было воскресенье, а они всегда обедают вместе после церковной службы. Задаются вопросы. Выдвигаются обвинения. Но в конечном счете и это дело передается на рассмотрение жюри присяжных без малейших доказательств. Прежнее судебное решение отменяется, и Натаниэль Уитакер уходит с победой.
* * *
– Куда ты? – спрашивает Эфраим.
– В уборную. Мы здесь уже несколько часов сидим.
– Они же скоро начнут.
– Лучше я сейчас схожу, чем пропущу шанс дать показания.
Я пробираюсь через толпу – большинство присутствующих поднялись на ноги, чтобы размяться или