Половина скамей уже заполнена, но я стараюсь сесть как можно ближе к передним рядам. Выбрав место, сажусь, ставлю сумку на пол между ногами и настраиваюсь ждать. Поскольку один из обвиняемых в деле Фостер окружной судья, это слушание привлекло много внимания. Это не значит, что его будут рассматривать первым или что его вообще будут рассматривать сегодня. Мировой суд иногда заседает целых три дня подряд. Хотя в этот раз, думаю, будет не так – скоро Рождество.
Я вижу Джозефа Норта – он сидит слева от длинного стола в передней части комнаты, за которым немолодой мужчина в шелковой мантии и белом пудреном парике изучает повестку дня на сегодня. Это зимнее заседание, и мантия у судьи красная. Летом полагается черная.
Норту явно не нравится сидеть рядом с остальными подзащитными; никто из них ни с кем не разговаривает. Держится Норт очень прямо, на нем лучший сюртук, он чисто выбрит.
Комната продолжает заполняться, а Эфраима так и не видно. Ровно в девять часов судья стучит молотком по столу, и публика затихает. Я вытягиваю шею, стараясь высмотреть Ребекку Фостер, и замечаю ее в дальнем углу рядом с мужем. Глаза у нее закрыты, она повернулась к окну, будто пробивающийся сквозь него слабый свет дает ей силу. Она выглядит прекрасной и сломленной.
По другую сторону прохода, на пять рядов вперед, сидит Лидия Норт. Вид у нее изможденный и опустошенный. Она худая как палка и бледная как тень. Скулы заострились, ключицы выпирают над кружевным воротником синего платья. Думаю, головные боли у нее в последнее время стали хуже. Но это не помешало ей поддержать мужа.
– Заседание мирового суда объявляется открытым, – объявляет секретарь. – Председательствует достопочтенный Обадия Вуд.
«Достопочтенный» в данном случае термин довольно условный. Вуд по профессии врач; как и сам Норт, он мировой судья, признанный штатом Массачусетс и районом Мэн, но никакого обучения не проходил и юристом не является. Он лишь затыкает дыру в системе правосудия, сам имея довольно приблизительное представление о законодательстве. Большинство подобных судей принимают решения на основе здравого смысла, а некоторые – на основе личных предпочтений.
Поскольку это просто слушание, никаких адвокатов нет, присяжных тоже, и приговор выноситься не будет. Суд должен только установить, что выдвинутые обвинения достаточно веские, и сформулировать, если потребуется, официальное обвинение для будущего судебного процесса.
Обадия Вуд смотрит на лежащий перед ним список дел и произносит:
– Суд выслушает показания по делу Содружества против Генри Джексона. Мистер Джексон, цирюльник, обвиняется в умышленном нанесении телесного повреждения при бритье Джейкоба Реттона два месяца назад.
Двое мужчин выходят к длинному столу и по очереди излагают свою сторону дела, а судья задает им вопросы. Вся дискуссия занимает меньше десяти минут, и Вуд заявляет, что Генри Джексон порезал клиента опасной бритвой нечаянно. Никакого официального обвинения не выдвигается, хотя у Джейкоба Реттона до конца жизни будет шрам на челюсти. Генри Джексону приказывают выплатить компенсацию в двенадцать шиллингов.
И так далее. Он рассматривает три дела о мелком воровстве, два о клевете, одно заявление о разводе, одно о распределении наследства, нарушение контракта (неофициального) и пять требований о взыскании долга. Вуд присуждает шесть штрафов, и все их записывает секретарь. На рассмотрение всех этих дел уходит почти два часа, и к концу их у меня все затекло – слишком долго я сидела на одном месте. Я уже сожалею, что не позавтракала, и гадаю, не выдастся ли минутка выскользнуть в уборную.
– Далее дело Содружества против Джозефа Норта и Джошуа Бёрджеса.
Норт поднимается на ноги, и я напрягаюсь. Но тут с дальнего конца зала к столу судьи направляется Барнабас Ламбард. До сих пор он стоял так неподвижно, что я его не замечала. Он шепчет что-то Обадии Вуду и возвращается на свое место. Однако Барнабас успевает меня заметить, и я не могу решить, что означает выражение его лица – раздражение или любопытство. Вряд ли он ожидал увидеть меня здесь, в суде. Потом, если найдется время, извинюсь перед ним, что не предупредила насчет трупа.
Обадия Вуд поворачивается к секретарю и говорит:
– Вычеркните, пожалуйста, Джошуа Бёрджеса из протокола суда. Нас проинформировали, что он скончался. Также отметьте, что, возможно, по поводу причины его смерти будет расследование.
– Прошу прощения, ваша честь. – Норт делает шаг вперед и откашливается. – Думаю, тут произошла ошибка. Бенджамин Пейдж, врач в Хэллоуэлле, объявил смерть Бёрджеса утоплением в результате несчастного случая.
Я смотрю на Норта, пытаясь понять, что он задумал. Меньше пяти дней назад он угрожал Сайресу, намекал, что тот убил Бёрджеса. А теперь опять вытащил заключение доктора Пейджа? Непонятно.
Словно чувствуя мой взгляд, Норт оглядывается на меня, хмурится и снова смотрит на судью.
А, так это угроза, думаю я. И угрожает он мне. Он знает, что я не хочу, чтобы имя Сайреса звучало в суде в связи с расследованием убийства. Напоминает мне, что у него есть туз в рукаве.
– Мистер Ламбард? – спрашивает Вуд.
Барнабас снова делает шаг вперед, но на этот раз снимает шляпу и прижимает ее к бедру.
– Да, ваша честь?
– Вы поехали арестовать мистера Бёрджеса?
– Да. По приказу этого суда.
– И что вы обнаружили?
– Что он мертв. Я сам видел его тело, поскольку его хранят до тех пор, пока земля не оттает и можно будет вырыть могилу.
– И показалось ли вам, что он утонул?
Барнабас качает головой, два локона падают ему на лоб.
– Нет, ваша честь, он…
Норт прокашливается:
– Опять-таки, ваша честь, разрешите уточнить?
– Если мне понадобится уточнение, я вас спрошу. Продолжайте, мистер Ламбард.
Барнабас заинтересовал меня, еще когда я увидела его стычку с Джеймсом Уоллом у таверны Полларда, и теперь он продолжает меня удивлять.
– Когда я осмотрел тело мистера Бёрджеса, то увидел, что у него множество травм. Поэтому я попросил разрешения просмотреть судебные протоколы о его смерти. – Тут он бросает на меня взгляд и едва заметно кивает. – Официальной причиной смерти действительно записано утопление.
Толпа тихо переговаривается, и Барнабас им не мешает.
– Однако, – говорит он после паузы, – в протоколе также указано, что имелось и второе, противоположное мнение о причине смерти, также высказанное профессиональным медиком, и это мнение состояло в том, что произошло убийство. А именно повешение. Я, как судебный пристав, с учетом того, что господин Бёрджес один из двух обвиняемых в серьезном преступлении, считаю, что это необходимо расследовать. В том числе потому, – вид у него становится слегка виноватый, – что в ходе того же слушания один человек был обвинен в убийстве мистера Бёрджеса.
– Кто же? – спрашивает Вуд.
– Преподобный Айзек Фостер, сэр.
Глупый мальчишка, думаю я; Барнабас смотрит на меня и явно читает эту мысль у меня на лице. Он встревоженно хмурится и поворачивается к Вуду.
– Мистер Норт, – спрашивает Вуд, – были ли вашему суду представлены какие-нибудь доказательства?
Норт встает, и я вижу, что он тщательно подбирает слова.
– Молодая женщина, работавшая на Фостеров, утверждает, что слышала, как мистрис Фостер сказала, что ее муж убил