— Только, пожалуйста, не позже, — попросил я.
— Да понял я, понял, комиссия, — недовольно пробурчал Артур и сбросил звонок.
Вот почему всегда так: то пусто, то густо? Всё всегда разом, всё до кучи. Причём у меня в последнее время в основном густо. Нет, так-то грех жаловаться, лучше так, чем вообще никаких событий, но вот почему бы Артуру не позвонить вчера или завтра? Почему именно в день приезда комиссии и буквально за пару часов до их прибытия на завод?
Я усмехнулся, вздохнул и посмотрел на кофе — вроде он ещё не сильно остыл. Есть ещё шанс насладиться любимым напитком. И только я об этом подумал, даже не успел ещё руку к чашке протянуть, как резко отворилась дверь, и в кабинет ворвался Румянцев — именно ворвался, а не зашёл и даже не забежал.
Вид у Ярослава Даниловича был злой и запыхавшийся, будто он очень быстро бежал ко мне с какой-то не очень хорошей новостью. Я даже толком не успел удивиться этому появлению, как Румянцев заявил:
— Всё, Игорь! Приехали!
На самом деле фраза была раза в три длиннее, но из всех слов, что выпалил в сердцах наш директор завода, в приличном обществе произнести можно было только эти три. Такое начало разговора не сулило ничего хорошего, это я понял сразу, как и то, что про кофе можно забыть.
Но пока я ничего не стал говорить — лишь смотрел на Румянцева и ждал более подробной информации. А тот, похоже, потратил все силы на бег и первую фразу и теперь стоял и пытался отдышаться. А пока он это делал, в кабинет вошёл Куликов и поинтересовался у Ярослава Даниловича:
— Ты ему уже рассказал?
Румянцев отрицательно замотал головой и громко произнёс, глядя на меня:
— Сырьё не подходит!
Глава 5
Румянцев сделал глубокий вдох, затем шумно выдохнул и повторил:
— Сырьё не подходит!
— Не подходит, — поникшим голосом подтвердил Куликов. — Мы не сможем запустить линию.
— Вы уверены? — спросил я, хотя понимал, что в таком деле ошибок быть не может, и Румянцев не делал бы таких заявлений, не перепроверив всё несколько раз.
— К сожалению, это так, — сказал снабженец. — Внешне всё нормально, у нас даже подозрений никаких не возникло ночью во время разгрузки. К тому же поставщик-то серьёзный. Но утром пришли ребята в лабораторию, согласно инструкции начали всё проверять, сделали рентгеноструктурный анализ и сказали, что эта сталь нам не подходит.
— Если нужно полное заключение, я скажу, чтобы тебе занесли, — добавил Румянцев.
— Нет, мне достаточно информации, что не подходит, — сказал я. — А вы всю партию проверили?
— Мы тоже сначала подумали, может, только какая-то часть не подходит, но нет, проверили чуть ли не каждую заготовку — не подходят все, — ответил Куликов. — Мы уже отправили претензию на Демидовский завод.
— Да что толку от этой претензии, Егор Леонидович? — сказал я. — К нам через три часа прибывает комиссия из министерства обороны, а мы не можем линию запустить, потому что нам поставили бракованное сырьё. Думаете, эти объяснения и наша претензия Демидовскому заводу как-то разжалобят членов комиссии, и они войдут в наше положение?
— Формально нам поставили не бракованное сырьё, — попытался оправдаться снабженец. — Оно нормальное и соответствует определённым стандартам, но оно не подходит нам. Стволы для гаубиц из него делать нельзя.
— Нам этот металл продали как ствольные заготовки, — возразил я. — А если мы их этого сырья не можем произвести стволы, то это брак!
— Всё же есть разница, — стоял на своём Куликов.
— Да что ты цепляешься к словам, Леонид? — в сердцах воскликнул Румянцев. — Игорь прав: брак не брак, это не важно! Они не выполнили условия поставки, из этих заготовок мы ничего не можем сделать. Вот что важно! Они сорвали нам производственный процесс такой поставкой.
— Но кто же знал? — всплеснул руками снабженец. — У меня и мысли не могло возникнуть, что Демидовский завод способен на такое. Тем более они и цену за эти заготовки запросили в полтора раза больше, чем Нижнетагильский комбинат выставляет. Объяснили это срочностью. Но кто мог подумать? У меня даже и мысли такой не возникло — что могут не то прислать!
— Егор Леонидович, — сказал я. — Вас никто и не обвиняет. Вы никак не могли знать, что поставщик поведёт себя так недобросовестно. Более того, я почти уверен, что это тоже дело рук наших недоброжелателей. Поэтому среди нас точно нет смысла искать виноватых. Среди нас виноватых нет! Но приезд комиссии никто не отменял, так что нам сейчас надо думать, как выкручиваться.
— Да как тут выкрутишься? — удивился Куликов.
— Не знаю, надо думать. Как вариант: создать для комиссии видимость работы линии. Давайте делать стволы из неподходящей стали, мы же не будем их на гаубицы ставить. Как их сразу проверят? Переплавим потом да сковородок наштампуем. Сейчас главное, чтобы комиссия пришла в цех и увидела, что процесс идёт. Там надо будет его запустить максимум на полчаса. Потому уведём гостей показывать столовую да медпункт, там у нас всё отлично.
— Но мы не можем делать стволы из этого материала, — возразил Румянцев. — Там же не ствольные заготовки, а просто хрен пойми что! Мы начнём их сверлить, они не выдержат. Ладно, если просто оборудование угробим, но там ещё, чего доброго, разорвёт эту хреновину и осколками кого-нибудь из рабочих прибьёт. Там же сама заготовка вращается со скоростью больше трёхсот оборотов в минуту, да инструмент под сто оборотов встречно крутится. Такое только нормальная кованая термообработанная сталь выдержит. А нам прислали…
Ярослав Данилович уже немного успокоился, поэтому выражаться нецензурно не стал, а приличных слов для продолжения объяснений у него не нашлось, поэтому он просто махнул рукой.
— Хорошо, — согласился я. — Рисковать жизнью сотрудников и оборудованием мы не будем. Но кто из членов комиссии будет считать эти обороты? Может, мы запустим эту заготовку с меньшей скоростью? С такой, чтобы не разорвало? Это как-то регулируется?
— Я, конечно, не технолог, но я уверен, что на меньшей скорости, она нормально не просверлится, — ответил румянцев. — Скорее всего, она вообще никак не просверлится.
— А нам не надо