– Но это не я! Отрубите ему голову!
Художнику отрубили голову. Так погиб романтизм в искусстве.
Вызвали третьего художника. Третий художник долго думал и написал Тамерлана верхом на коне, стреляющим из лука. Одной рукой великий полководец натягивал тетиву, поэтому его сухорукость была незаметна. Глаз был прищурен, потому что он целился, и хромой ноги было не видно, потому что её закрыл круп коня. Тамерлан посмотрел на портрет и сказал:
– Вот это я! Конечно же, это я! Наградите этого художника!
Так родился социалистический реализм: художник не соврал, но и всей правды не сказал.
При чём тут Тамерлан? Мы все, люди из СССР, жили во времена социалистического реализма: приближено к реальности, но нам всегда нужно было фильтровать информацию и быть начеку, чтобы понимать скрытые смыслы происходящего.
После развала Советского Союза было сформировано Правительство Егора Тимуровича Гайдара, которое зачастую, можно сказать, действовало по инерции, в том числе и относительно судьбы Байкальского ЦБК. Политические деятели рассуждали примерно таким образом: на Байкале есть экологические проблемы, поэтому его надо закрывать. В то время закрыли Приозёрский комбинат на Ладоге, что выглядело совершенно неразумно, и перед Байкальским комбинатом встала аналогичная угроза. Одним из Постановлений предыдущего Правительства Байкальскому ЦБК ограничили срок легальной работы до 1992 года. Подходило время окончания разрешения на работу, и нужно было что-то предпринимать. В то время я был заместителем директора по перепрофилированию и внешнеэкономической деятельности, этим вопросом стал заниматься я.
Было очевидно, что в Правительстве происходила абсолютная неразбериха. Часто бывая в Москве, я много общался с людьми из вновь созданных органов власти, к сожалению, о большинстве из них я не могу сказать ничего хорошего. Они были грамотными, но алчными людьми. Почувствовав момент развала страны и возможность «хапнуть», они «хапали» безудержно, жадно и со всех сторон. С некоторыми такими людьми я обсуждал вопрос продолжения деятельности Байкальского ЦБК, диалог был примерно таким:
– В 1992 году у нас заканчивается разрешение на работу. Нужно что-то делать!
– Можно подписать постановление и продлить работу, но это будет стоить денег. Больших денег!
И мне обозначили стоимость.
Я всегда был авантюристом, но тогда я был ещё и наивным романтиком! Через своих близких знакомых я занял нужную сумму у московских бандитов. Мы с моим приятелем загрузили три мешка денег в багажник его «Мерседеса» и поехали по нужному адресу, где и передали мешки с деньгами доверенным людям. Через три дня после нашей поездки вышло постановление о том, что работа Байкальского комбината продляется ещё на десять лет.
Я до сих пор не знаю, дошли ли эти деньги до нужного человека, возможно, он о них даже не слышал, но факт остаётся фактом: постановление вышло. Мы могли вздохнуть свободно и продолжать работать ближайшие десять лет. Вопрос был решён, но теперь мне нужно было придумать, как вернуть долг бандитам. Я вернулся в Байкальск, считая себя победителем, пришёл к Валерию Васильевичу Глазырину и сказал:
– Нам нужно в срок четыре месяца вернуть деньги с процентами.
Валерий Васильевич в тот момент не знал, как нам это сделать.
Уже без доли романтики я понимал, если не верну долг в установленный срок, меня просто убьют. Я никогда по жизни не прятался от ответственности, но эта ситуация стала для меня тяжёлым уроком: если в таких серьёзных вопросах берёшь на себя ответственность, то будь готов рассчитывать только на себя. В этой непростой ситуации я взял ответственность на себя и выплатил этот большой долг! Тогда же я принял ещё одно решение: если я хочу успешно работать на Байкальском комбинате, я должен стать Председателем Совета директоров.
Позже в моей жизни случилась ещё одна ситуация, когда мне нужно было спасти комбинат. В одну из зим в Иркутской области стояли жуткие холода, столбик термометра опускался до отметки минус пятьдесят пять градусов по Цельсию. Тогда я много ездил с водителем по маршруту Иркутск – Байкальск. На этой дороге есть посёлок Моты, там была самая низкая температура на маршруте, потому что этот населённый пункт располагался в низине. Однажды мы возвращались в Байкальск ночью, и табло автомобиля показывало температуру минус пятьдесят два градуса за бортом! Я подумал, что если машина заглохнет, то мы просто замёрзнем и не доедем живыми до Байкальска. Слава богу, у меня была надёжная машина и хороший водитель, но эту абсолютную беспомощность перед силами природы тогда я ощутил в полной мере.
Все тепловые электростанции работали на местном угле, который добывали открытым способом в Тулунском и Черемховском угольных разрезах. В местах добычи угля не было шахт: специальные экскаваторы делали вскрышу[22], убирали верхний слой земли, доходили до угольных пластов и просто черпали уголь ковшами, потом уголь грузили в вагоны, по специальным железным дорогам везли на магистральные линии и далее развозили на предприятия. Холода стояли уже продолжительное время, техника встала, не выдержав таких низких температур, из-за этого добыча угля резко упала. ТЭЦ Байкальского ЦБК работала в основном на тулунском угле, поставки которого прекратились. У нас на полигоне комбината оставалось совсем немного угля, которого должно было хватить максимум на двенадцать часов работы. Бульдозеры скребли землю полигона, чтобы собрать остатки угля и угольной пыли, которые ещё могли гореть.
Мы понимали, если уголь не появится в ближайшее время, нам придётся остановить комбинат. Планово остановить предприятие было не страшно, но в этом случае мы рисковали заморозить очистные сооружения, и снова запустить их мы смогли бы только летом. Но главное, что мы были градообразующим предприятием, город Байкальск получал тепло от нашего комбината. Если бы мы окончательно лишились угля, мы бы прекратили подачу тепла в город. Заморозить людей – вот что было по-настоящему страшно. Кроме того, это было уголовно наказуемо, и никто не стал бы разбираться в причинах и обстоятельствах.
Тогда я тоже совершил преступление, но выбрал из двух зол меньшее. Я в очередной раз обратился к бандитам и занял у них много денег. С двумя большими сумками я приехал на железную дорогу. На огромном, размером в стену, диспетчерском пульте Восточно-сибирской железной дороги были отмечены все угольные маршруты: с какого угольного разреза и куда двигается уголь. Движение угля находилось под жесточайшим контролем губернатора, потому что в Иркутске тоже была опасность заморозить всю социальную сферу: детские сады, школы, больницы. Я зашёл прямо в диспетчерскую, показал сотруднику сумки с деньгами и сказал:
– Показывай, где у тебя маршруты с углём! У меня город сейчас будет заморожен, мне нужен уголь!
Диспетчер смутился:
– Меня же посадят, если я отправлю маршруты не туда!
Я снова показал ему деньги:
– Этих денег хватит тебе, твоим детям и внукам! Отправляй