– Эту новость я предлагаю пока что оставить засекреченной, – проговорил генерал. – Знать об этом нужно только нам троим и группе из вашего отдела, Станислав Иванович, которая непосредственно занималась ее разработкой. – Генерал бросил короткий взгляд на Судницына, которого снова отвлек писк коммуникатора. – И необходимо провести с ними соответствующую беседу…
– Но для чего? – возмущенно воскликнул Мельник, перебивая Потапова.
Тот открыл рот, чтобы ответить, но его перебил возглас Сергея Владимировича:
– В инфекционном отделении резкое ухудшение одновременно у пяти «озерных»!
Какое-то время он просто тихо стоял, прислушиваясь к дыханию матери. Вроде бы стало лучше. Может, длительный сон помогает ей выздороветь? Ведь все больные, когда идут на поправку, подолгу спят.
Хамберт осторожно подошел к матери и проверил показатели работы кардиостимулятора. Пульс держался на прежней цифре. А вот показатель заряда батареи на этот раз был равен девяносто пяти процентам. Значит, Инносент спала не все восемь часов. Наверное, это хорошо. Был бы он врачом, точно бы знал. Но для того, чтобы стать врачом, раньше надо было иметь кучу денег и кучу свободного времени, чтобы читать всякие там книжки. Сейчас, например, денег вообще никаких не надо, потому что их тупо негде тратить. Все эти цветные бумажки с водяными знаками и прочими элементами защиты уже давно гниют в сейфах, банкоматах и на улицах вымерших городов. Наверное, на Земле лет через сто останутся только канадские доллары. У них вроде тоже доллар. Он точно не знал, но хорошо помнил, что в Канаде деньги делают из пластика. Вот они только и останутся. Ну, еще, наверное, банковские карточки. Они тоже из пластика, и толку от них – разве что комнату обклеить. Все эти цифры, являвшиеся ранее эквивалентом денег, теперь всего лишь цифры. Поэтому для того, чтобы стать врачом, деньги сейчас точно не нужны. Нужно много времени. А времени у него сейчас как раз и нет. Нужно работать, чтобы иметь под рукой запас пищевых норм для обмена с его австралийским другом на лекарства для матери. В прошлый раз он выменял у него пачку необходимых матери лекарств. Где ее раздобыл сам Тэтчер, Хамберт не знал. Но за их эффективность и натуральность тот ручался головой. И да, после того, как Инносент начала регулярно принимать эти таблетки, ее самочувствие намного улучшилось.
Хамберт подсел к внутрикомнатному монитору и включил основной канал. На нем в очередной раз крутили видеотрансляцию выступления господина главного доктора базы.
– …имеющихся у нас средств и знаний, к сожалению, недостаточно, для успешной борьбы с обнаруженным и ранее не известным нам вирусом. Все имеющие в наличии и улучшенные нашим научным отделом противовирусные препараты оказались неэффективны. В настоящее время мы с вами имеем только ингибиторы синтеза трансаминазных белков и иммуностимуляторы шестого поколения. Наши специалисты считают, что наиболее эффективными в борьбе с новой болезнью были бы препараты, уничтожающие протеазу синтеза вириона. Это позволяет свести на нет развитие вируса до стадии, когда он сможет начать причинять вред человеку. Но все данные по химической формуле и синтезу лекарств данной группы утеряны. В штате нашего научно-исследовательского отдела нет ни инфекционистов, ни вирусологов, ни представителей фармакологических направлений, которые смогли бы предоставить нам хоть какую-то информацию. Единственное, что мы можем сейчас сделать, это набраться терпения и ждать, что предпринятые нами меры карантина и симптоматического лечения окажутся…
Хамберт закрыл вкладку. Все это он уже слышал не один раз. И ничего нового ждать не приходится. Судя по тому набору слов, которые использует этот главный врач, никто до сих пор толком не знает, что нужно делать. Одни умные слова, и больше ничего. Никто из руководства базы не может внятно объяснить, что им, простым гражданам, остается делать. Ждать? А ждать чего? Пока все, от кого зависит хоть что-то, не делают ровным счетом ничего. А ведь что может быть проще: нужно просто изолировать «главный» блок от двух других. Оставить там всех зараженных умирать, если им все равно никто ничем не может помочь, запретить медикам оказывать им помощь. А то за прошедшие два дня уже трое специалистов лежат с такими же симптомами, как и у «озерных».
Если так нужно, стоит вообще изолировать и «главный» и «второй» блоки. «Жилой» будет тогда в наибольшей безопасности. И он, и его мать, и все остальные смогут выжить. А те, кто живут в первых двух блоках, соединенных между собой… Ну, что ж, сами виноваты, что заболели!
Нет. С одной стороны, конечно же, это нужно было сделать. База давно уже требует расширения. Все обитатели «жилого» блока живут в нечеловеческих условиях, и совсем скоро вновь родившимся просто не будет хватать места. Так что разработка нового места для переселения – прямая обязанность военных и полярников. У них есть техника и опыт. Кроме них, никто не сможет этим заняться.
Хамберт вновь мысленно покачал головой. Сами виноваты! Знали же, куда шли и что это рискованно – вскрывать древнее озеро и изучать все эти пробы воды. Опять же, руководство не подстраховалось. Знали же, не хуже остальных, чем все это может обернуться. Вон даже Мабуза знал. Он все подробно расписал в последнем выпуске своего блога. А это значит, что руководителям вообще плевать на всех. Не только на цветных, но и на своих. Мабуза в открытую предположил, что таким вот образом руководство пытается быстро и дешево решить проблему с наметившимся перенаселением базы.
И он прав. А чего еще от них ожидать? Это же белые. А белым всегда и на все плевать, если речь идет о собственной безопасности и выгоде. Так было и на континенте, в его прошлом городе. В котором из почти пяти миллионов жителей только шесть процентов, относящихся к представителям белой расы, жили в условиях, которые можно было назвать человеческими. Они имели свои собственные дома, окруженные высокими каменными заборами, с воротами, круглосуточно охраняемыми отрядами наемных головорезов из того же числа белых, незамедлительно отвечающих на любое неосторожное движение стрельбой из огнестрельного оружия. Вся остальная часть города, не считая особо посещаемых в былое время туристами достопримечательностей, представляло собой бескрайнее море трущоб и бедняцких кварталов. В них текла своя собственная, разительно отличающаяся от всего происходящего за охраняемыми заборами жизнь, в которой каждый пятый из цветного и черного населения Кейптауна был заражен СПИДом, а ежедневный рост безработицы порождал все новые ограбления и убийства. Жестокие стычки бандитских