Еще до начала Катастрофы, из-за начала пресловутого глобального потепления, приведшего к таянию ледникового покрова Арктиды, некоторые ученые предполагали появление в шестой части света новых видов растений и животных. Так называемых инвазивных видов.
Судницын припомнил, что ему на глаза однажды попался доклад некой Хелен Рой, рассказывающий мировому сообществу о появлении вблизи арктических станций инвазивных видов растений. В дальнейшем же следовало быть готовыми к появлению насекомых и новых видов животных и птиц, которые станут причиной дальнейшего нарушения устоявшейся экосистемы континента. На свершение своего прогноза ученые тогда отводили двенадцать лет, являющихся, по их мнению, некоей «точкой невозврата», после пересечения которой массовое таяние ледников, ставшее основным пусковым механизмом изменений, будет уже не остановить.
Но потом все стали считать выдвинутое учеными предположение несбывшимся. Начало краха цивилизации, выраженное в повсеместной изоляции и карантине, буквально за первые две недели привело к резкому снижению выброса вредных веществ в атмосферу планеты. Еще через месяц спутники NASA зафиксировали практически полное отсутствие скопления вредных выбросов над мегаполисами и промышленными агломератами. Глобальное потепление, много десятилетий гордо носившее ярлык «погибели человечества», уступало место более страшной и непреодолимой угрозе. И было ли нынешнее теплое лето отголоском несостоявшегося варианта Катастрофы, или же причина была в чем-то другом, стоило выяснить. От этого сейчас зависит дальнейшее существование базы. Беспощадный и незримый враг пришел на их землю. С этим врагом не договоришься, не откупишься данью и наделом земли. Не уничтожишь его силами ПВО и пехоты. У этого врага только одна цель: полное истребление человечества как биологического вида. Слишком много лет оно планомерно, всеми доступными средствами пыталось уничтожить самую древнюю форму жизни на Земле. И теперь эта форма нанесла ответный, сокрушительный удар.
Сергей Владимирович открыл второй документ.
«Образцы доставленной в лабораторию воды из озера Безымянное…»
Судницын быстро пробежал глазами текст и набрал на коммуникаторе номер генерала.
– Потапов, – коротко донеслось из динамика через несколько секунд.
– Николай Федорович? Судницын беспокоит. У нас проблемы.
Хамберт аккуратно подсунул под ноги матери истончившийся от времени плед. Инносент спала, подсунув под спину две старые прохудившиеся подушки, привезенные, как и большинство их небогатого скарба, с континента. Так она упрямо продолжала называть их бывшую страну. Именно «континент», и ни разу – «дом». Словно боялась потревожить в своей душе какие-то болезненные воспоминания о погибшем и покинутом их небольшой семьей старом мире, где им вдвоем жилось намного лучше, чем большинству темнокожих жителей Южно-африканской республики.
Хамберт часто вспоминал, как в самом начале их переселения сюда он удивленно спросил у матери, почему она называет их страну «континентом», словно Арктида, где они теперь живут, не является таковым.
– Я прекрасно знаю, что Арктида является точно таким же континентом, как и Африка. – Инносент, уперев руки в бока, сурово посмотрела на сына сверху вниз. – Я еще не настолько старая и больная, чтобы выжить из ума. Да будут благосклонны к мистеру и миссис Стоун их христианские боги, но я не хочу называть то место, откуда мы перебрались сюда, никаким другим словом. И если ты еще раз при мне упомянешь какое-нибудь другое название, я тебе надеру уши. Ты услышал меня, Хамберт Ламез?
Она всегда так говорила ему, когда была особенно сердита или огорчена его поведением. Вне всякого сомнения, эту постановку фразы, интонацию и позу мать целиком и полностью позаимствовала у прошлых работодателей, в чьем доме она трудилась прислугой. Хотя у миссис Стоун получалось куда более внушительно и грозно.
– Ты хорошо меня услышал?
Больше Хамберт на эту тему с матерью не заговаривал. И упоминание об их старом доме, именно как о «доме», было теперь сродни табу. Хотя сам он так и не мог до конца понять, что такого хорошего было в городе, где он появился на свет и прожил свои первые пятнадцать лет.
Хамберт коснулся руки матери, проверяя закрепленный на запястье датчик, передающий на монитор цифры показателей. Частота сердечных сокращений равнялась семидесяти ударам в минуту и была ритмичной. Заряд аккумулятора имплантированного искусственного водителя ритма составлял восемьдесят один процент.
Да благословит бог мистера и миссис Стоун за то, что пять лет назад они оплатили его матери обследование и лечение в больнице Мичеллс-Плейн Дистрикт! Тогда и была выяснена причина этих внезапно появившихся огромных отеков на ногах и чудовищной одышки, из-за которой его мать не могла даже ходить. До этого многочисленные домашние дела спорились в натруженных пухлых руках Инносент. И через какое-то время после ее устройства на работу в доме из трех служанок осталась только экономка мадам Реверди, занимающаяся сугубо финансовыми вопросами большого хозяйского дома. Возиться с ежедневно приходящими пачками бумаг и рядами цифр у Инносент не было никакого желания. Да и опыт не позволял.
Но потом Инносент буквально на глазах начала угасать. Все чаще она делала вынужденные остановки для того, чтобы, присев на краешек стула или любой другой мебели, унять нарастающую одышку. Особенно плохо было после подъема по лестнице на второй этаж. Губы ее постепенно приобрели непроходящий серый оттенок, в глазах поселился болезненный блеск. Ночь Инносент проводила в полусидячем положении. Тяжелое дыхание начинало душить ее, едва женщина пыталась лечь, и горка из трех подушек постепенно принимала очертания башни.
Однажды утром она просто не смогла встать с кровати. Обеспокоенная ее отсутствием на кухне и, как следствие, отсутствием свежей выпечки и горячего кофе, мадам Реверди заглянула к ней в спальню. Инносент сидела, опершись спиной на подушки. Голова ее была запрокинута назад и упиралась затылком в широкое изголовье. В полутьме раннего утра на посеревшем лице были отчетливо видны белки закатившихся глаз. А в тишине еще только просыпающегося дома раздавались страшные клокочущие хрипы.
Хамберт был уверен, что доктор Каспар ван Бек сотворил настоящее чудо. Домой его мать вернулась слабая и осунувшаяся, но в глазах снова появился прежний огонек и стремление к жизни. Как ей сообщили после того, как перевели из палаты интенсивной терапии в кардиологическое отделение, еще полдня – и она умерла бы от отека легких. Несколько дней пришлось провести под постоянной подачей кислорода и терпеть безумное жжение внутри от поставленного мочевого катетера, по которому активно выгоняли всю лишнюю воду. Одновременно с этим шел целый