По щеке Сабиги скатилась слезинка. По щеке Клары тоже.
– Вот так, – сказала Клара. – А теперь улыбнись.
Китрин
Перед глазами Китрин лежал, погруженный в сон, последний дракон-император. Каждая нефритовая чешуйка – шириной с ладонь Китрин. Веки приоткрыты так, что видна узкая полоска бронзового глаза. Сложенные крылья – длиной с мачту шхуны. Даже длиннее. Китрин попробовала вообразить, как статуя оживает. Двигается. Разговаривает на языках, сотворивших мир.
Рядом с телом такой красоты, массивности и предполагаемой физической силы любой почувствует себя ничтожным. Одних драконьих когтей хватило бы, чтобы разрушить здание. Если раскроется такая пасть, внутри хватит места для некрупного вола. Однако впечатляли не только размеры. Скульптор, оттачивая линии глаз и тела, сумел передать и мощь разума, и ярость, и отчаяние. Морад, безумный император, против которого восстали его собратья по кладке. Морад, противник Дракки Грозоврана. Морад, чья смерть принесла свободу всем расам человечества.
Лауро Медеан, стоящий рядом с ней, почесал локоть.
– Говорят, спящие драконы при желании могли долго лежать как камень, – поведал он. – Это было частью войны. Драконы зарывались в землю или прятались в глубоких пещерах. О них никто не знал. А потом, когда армия заходила с фланга или с тыла, дракон возвращался к жизни. Вырывался из-под земли, дыша огнем, и всех убивал.
Сын Комме Медеана прожил на год дольше Китрин, однако вел себя по-ребячески. Он унаследовал от отца коричневую кожу и темные волосы, и внимательным взглядом Китрин видела даже сейчас, как расширится лицо и станут более впалыми щеки, так что юноша будет еще больше похож на отца. Интересно, каким был Комме до того, как его одолела подагра?..
– Хочешь внутрь? – спросил Лауро.
– Я ведь приехала не для того, чтобы ничего не посмотреть.
Из всего, что связано с поездкой в Карс, Китрин меньше всего волновалась о дороге. Сухопутные и морские разбойники, болезни, непредвиденные обстоятельства… Знала, что они существуют, и понимала риски лучше многих. С самого детства она только и занималась тем, что оценивала риски. Если сто кораблей вышли в путь на тысячу лиг, сколько утонут? А если летом? А зимой? А в прибрежных водах? А в открытом море на пути к Дальней Сирамиде? Как часто караваны судов гибнут или попросту исчезают? В уме оживали принципы страхового дела и актуарные таблицы с их возрастом дожития, а еще больше – правила, на которых те таблицы строились. Оценивать вероятности Китрин умела лучше любого игрока, путешествие ее не пугало.
Больше тревожило вручение отчетов. Китрин знала, что ее филиал приносит сносную прибыль, но не знала ни сколько считается достаточным, ни каков доход других филиалов, ни как импровизированное открытие ее конторы в Порте-Оливе сказалось на более широких стратегиях банкирского дома. Китрин пугал не риск, а невозможность его оценить, измерить в цифрах. Неизвестность мучила больше, чем просчитанная опасность.
А худшим из всего, что не давало Китрин спокойно спать долгие недели пути, был вопрос о том, как задержаться в банкирском доме подольше и расположить к себе владельца. Без этого не достичь цели, но она плохо представляла себе, каким образом занять место в повседневной жизни банка так, чтобы ее не отослали обратно.
Когда же пришло время, с этим не возникло никаких трудностей. Глава филиала из Порте-Оливы – величина заметная. Карс смотрел на Китрин как на диковину, и Комме Медеан с удовольствием оказывал ей гостеприимство даже притом что она не имела реального веса в банкирском доме. Как ни странно, у Китрин это не вызывало обиды: она – хоть и с сомнением – догадывалась, что Комме Медеан не прочь с ней поиграть. Посмотреть, сумеет ли она произвести на него впечатление. И она знала, что он не упустит возможности наставить ей препятствий на пути.
Например, своего сына.
За огромной нефритовой статуей открывался весь некрополь драконов. Вырезанные в земную толще ярусы, каждый шириной больше улицы, изгибались подобно речному руслу на карте – если бы природная вода была способна прочертить такие совершенные линии. Некрополь тянулся на целую лигу, десять ярусов в глубину, и на каждом уровне – могилы.
Тела, даже если они вправду здесь когда-то лежали, стали прахом много столетий назад. Однако на алтарях из драконьего нефрита виднелись отпечатки драконьих когтей. У большинства три передних пальца и один задний, у некоторых впереди всего два, у кого-то два передних и два задних. Массивный отпечаток на самой нижней могиле глубиной пришелся бы почти по пояс Китрин. Известковые полосы на стенках показывали, до какого уровня скапливалась дождевая вода и потом высыхала. Сейчас углубления стояли пустыми и чистыми.
– Попробуй, если хочется, – кивнул на отпечаток Лауро Медеан. – Это ничего, все так делают.
Китрин улыбнулась, бросила взгляд по сторонам, спрыгнула в отпечаток лапы и вытянулась на самом дне во весь рост, подняв руки над головой. Дотронуться до стенок одновременно ступнями и ладонями не получалось. Она вообразила дракона, который парит в небе над ней, затмевая солнце. Когда-то ведь так и было – драконы летали по здешнему небу, над виденными ею меловыми скалами. От этой мысли захватывало дух.
Китрин поднялась. Лауро глядел на нее с улыбкой.
– Смешно? – спросила она, подавая руку.
Он обхватил ее кисть – хватка оказалась сильной – и помог выбраться. Они пошли обратно.
– Просто я тут вырос. Масштабы не впечатляют, я с детства к ним привык. Люблю смотреть на тех, кто здесь впервые. Они видят что-то большее, чего я не вижу.
– Все это, – Китрин обвела рукой пустые гробницы и отпечатки мертвых лап, – стоит здесь с древних времен, с самого начала. Люди эти могилы чистили, забывали и снова чистили еще с тех пор, когда они и людьми-то были едва-едва. И тебя это не трогает?
– Наверное, должно трогать, – пожал плечами Лауро. – Но нет. Просто некрополь драконов. Поражаются те, кто его не видел, а меня он впечатляет не больше, чем море, или небо, или скалы, которые перед