Уэзерс разговорился, жаловался, в космосе нет степей, нигде нет, на прекрасной Иокасте нет, там вереск и холмы, но сравнится ли это со степью…
Раньше он не был таким болтливым, подумал я.
– Космос – это тундра, – бормотал Уэзерс. – Камни, камни, травы нет, пустота, разве это для нас… угловое уплотнение… А еще я люблю Валдай…
Раньше я его не знал, мы познакомились на борту «Дрозда», он рекомендовал прогулки и электролит.
– На что они похожи? – спросил я. – Подобие и зеркало?
Штайнер не ответил. Я хотел повторить, но не успел – увидел.
– Периметр, – указал Штайнер. – Это периметр.
Два человека, замершие в странных позах, в нескольких метрах друг напротив друга, они словно держали над головами огромный невидимый шар.
Шагать стало еще тяжелее, шагать, смотреть, я опять чувствовал ток света через глаза, и это было необычное ощущение.
Мы остановились.
Фигуры сдвинулись. Очень медленно и… ступенчато. Фазами, каждое движение распадалось на множество и, натянувшись до предела, собиралось обратно, как слишком эластичная пружина.
Еще две фигуры стояли чуть поодаль, стояли, словно оперевшись на воздух, одна из фигур направилась к нам. Уистлер, даже сквозь костюм я легко узнал Уистлера, хотя двигался он медленно, медленно, все еще продолжая опираться на воздух.
– Стой! – потребовал Уистлер. – Штайнер, ты предсказуем… – Уистлер улыбнулся, я разглядел его улыбку через маску. – И нетерпелив, начальник не может быть таким нетерпеливым. Куда ты так спешишь, перед нами пылающая вечность…
Уистлер приблизился и, пожалуй, минуту стоял перед нами, словно для того, чтобы мы убедились в его подлинности. Остальные продолжили медленный и непонятный танец с поднятыми руками.
– С тобой все в порядке? – спросил Штайнер. – Как себя чувствуешь?
Двигались по кругу, мелкими, опасливыми, незаметными шагами.
– Прекрасно, – ответил Уистлер. – Работаю. Сегодня по графику монтируем западный контур. Вы, наверное, нашли палец?
Штайнер не ответил, Уэзерс тоже промолчал. В глазах накопилось слишком много света, понял я. Что происходит со светом, попадающим в глаз?
– А зачем вы притащили Яна? – спросил Уистлер. – А, погодите, кажется, понимаю…
Свет превращается в мир, превращается в память, накапливается в голове.
– Да, мы нашли палец! – громко сказал Уэзерс. – И мы хотим знать, что это означает?! Почему палец… Почему твой палец…
– Роковая случайность, – отмахнулся Уистлер. – Палец зацепился за… фланец… а тут лезвие… Не выбрасывать же было… Вот и решил вас повеселить. Я ведь знал, что будете наблюдать, смешно…
– Тебя надо обследовать, – сказал Уэзерс.
– Зачем?
– Некроз… Гангрена…
– Звучит как песня… Доктор, при чем здесь некроз, некроз – это совсем другое…
Монтажники с воздетыми руками прекратили движение, периметр замер. Слишком чистый воздух.
– Если вдуматься, у нас у всех некроз в той или иной степени, мы все неоднократно умирали… умирали, умирали… Вы понимаете, теперь люди делятся на тех, кто жив непрерывно, и тех, кто многократно умирал, это требует осмысления…
– Лучше тебе пройти с нами, – попросил Уэзерс.
– Пройти? Куда пройти?
– Надо пройти тесты.
– Пройти тесты, прекрасно… Штайнер, я вот о чем думаю… Многие совершенно ошибочно называют технологию, открытую Сойером, телепортацией. Это абсолютно неправильно, никакой телепортации нет, есть некропортация…
– Я вывожу тебя из Объема, – перебил Штайнер.
– Куда? Куда ты меня вывозишь? У меня некроз, Штайнер, некроз не вывести…
Уистлер потряс левой рукой. Я заметил, как Уэзерс потянулся к оранжевому боксу.
– Ян, мне кажется…
Штайнер замолчал. Рука Уэзерса замерла в сантиметре от крышки оранжевого бокса. Уистлер насмешливо и с ожиданием смотрел на нас. Штайнер думал.
– А все проклятый Барсик, – сказал Уистлер.
– Что?
– Барсик. Свихнувшийся киберкот. Палец упал, а он его – цап – и скрылся, представляете? Теперь у нас в Институте водится пантера-людоед… потенциальная…
Уэзерс осторожно поглядел по сторонам.
– Здесь не лучшее место для разговора, – заметил Штайнер. – Думаю, ты сам понимаешь, что это… оптимальный вариант. В сложившейся ситуации ты обязан…
Штайнер оглянулся.
Уистлер оглянулся.
– Да что же это…
Уистлер сделал шаг к периметру.
– Стоять! – приказал Штайнер. – Не двигаться!
Уистлер послушался.
Я глядел на людей, которые держали над головами невидимый шар. Ничего не изменилось – они так и держали шар, но и Штайнер, и Уистлер были определенно озадачены, если не сказать испуганы.
Уэзерс быстро сдвинул застежку крышки оранжевого бокса.
– Ты видишь?!! – прошептал Уистлер.
– Выходи из Объема, – приказал Штайнер. – Я сам… Я сам все сделаю…
Я не мог понять, что происходит, люди держали над головами невидимый шар, дрожа под его тяжестью.
– Ты не справишься, – сказал Уистлер.
– Выходи, – повторил Штайнер. – Ян, шагайте по тросу, не ждите нас! Уэзерс, тебе лучше остаться… Тут… лучше остаться.
– Тебе не справиться, – неуверенно повторил Уистлер.
Штайнер и Уэзерс направились к периметру.
– Они не справятся, – сказал Уистлер.
– Нам надо возвращаться.
Зеркало. Его еще нет, оно будет похоже на пирамидку. Пирамидка из сверхтяжелого вольфрамового сплава размером примерно…
Мы возвращались. Я с трудом передвигал ноги и плохо представлял, куда надо идти. Я смотрел под ноги, в черную воду, разметку было не видно, и теперь я понимал, зачем мы пристегнулись к тросу. Трос спасал.
С горчичное зерно.
Мы возвращались долго.
Где исходный образ? Если Совет запретил опыты с зеркалами и образами на Земле, где находится оригинал?
– Ты говоришь вслух! – крикнул Уистлер. – Ян, ты говоришь вслух! Это уровень шума!
– Что?
– Уровень шума! Здесь не самое тихое место, здесь тоже… слишком высокий уровень шума, ошибка проекта. Я предлагал Штайнеру установить конусы, но он боится, что это повлияет на динамику… Он боится, боится, боится, пусть мы лучше оглохнем… Хотя синхронному физику ни к чему слух, что ему слушать… Как ты думаешь, если, допустим, отключить тот же слух…
Звук.
– Вот и я не знаю, – сказал Уистлер. – Не знаю…
– Что?
– Ты немного оглох – и теперь думаешь вслух, это случается… Со мной такое бывало, это скоро пройдет. Попробуй, попрыгай на одной ноге.
– На какой? – спросил я.
– Лучше на левой.
Мы возвращались.
– Вы что, действительно собираете там пирамидку?
– Какую пирамидку? – спросил Уистлер.
– Развернутый вольфрам, три грамма. Ее будут монтировать шестьсот лет.
Молекула за молекулой.
– Для чего? – спросил Уистлер. – Для чего шестьсот лет собирать пирамидку из развернутого вольфрама?
– Как для чего… это же понятно, это первое приближение…
– Первое приближение? Почему первое и к чему приближение? Я не понимаю!
– Актуатор. Два идентичных предмета, образ – подобие. Образ находится… не знаю точно где, пусть на Иокасте, а подобие монтируют здесь.
Я указал пальцем в сторону Объема.
– Молекула за молекулой, год за годом. Когда подобие приблизится к образу…
– Кто тебе рассказал про…