Княжич зажмурился, словно это могло прогнать навязчивые мысли, и подался вперёд, находя её холодные губы. Мстиша жадно ответила на поцелуй.
— Это из-за волос? Я больше не кажусь тебе красивой, потому, что у меня нет кос? — оторвавшись от него, на выдохе спросила она.
— Нет! — простонал Ратмир, и уткнулся лбом в её лоб, перебирая пальцами растрепавшиеся пряди. — Нет, нет, нет! Краше тебя нет на свете.
— Тогда докажи мне, — попросила она, целуя его скулу там, где прятался застарелый шрам, — докажи…
На миг он застыл, как перед прыжком в чёрную студёную прорубь. Ратмир снова зажмурился, изо всех сил стараясь не замечать тонкого, но неотступного запаха мёртвой плоти, и его руки нашли завязки Мстишиной сорочки. Невесомый шёлк легко соскользнул с её оголившихся плеч, и он почувствовал, как по бархатистой коже жены пробежал трепет желания. Его пальцы тоже задрожали. От озноба.
Когда всё закончилось, и Мстиша выгнулась и закричала — коротко, страшно, по-птичьи, — Ратмир, мокрый и трясущийся, точно в лихорадке, откатился в сторону. Накрыв разгорячённое тело Мстиславы меховым одеялом и дождавшись, пока её сморит сон, он выскользнул прочь. Нутро грозилось вывернуться наизнанку, и Ратмир задыхался. Нужно было скорее смыть с себя ложь и предательство. Смыть грязь. Смыть её. Если потребуется — содрать вместе с кожей. Ратмир заперся в бане и скоблил тело, пока на нём не осталось ни следа, ни намёка на чужой запах, а оттуда направился прямиком в кабак.
Волк ушёл, но в отместку забрал с собой всё, что было дорого Ратмиру.
Он забрал его любовь к Мстише.
Опорожнив желудок, Ратмир почувствовал себя немного лучше, но по-прежнему не мог даже подумать о том, чтобы вернуться домой. И уж точно не в таком виде. Что ж, было место, где его примут любым.
До дома Хорта Ратмир сумел бы добраться и с завязанными глазами. Стражники на воротах если и удивились, узрев княжича пешим и нетвёрдо стоящим на ногах, то не повели и бровью.
Усадьба уже спала, и когда Хорт спустился в повалушу, чуть растрёпанный и выглядящий непривычно уязвимо в наспех накинутой свите, Ратмир почувствовал себя виноватым. Непрошенная, его нагнала мысль об оставшейся в тёплой постели друга молодой жене. Наверняка Векша встревожилась, стала задавать вопросы… Ратмир старался не злоупотреблять гостеприимством друга и, чтобы не возвращаться в их с Мстиславой покои, иногда ночевал в соколятне. Но слуги всё видели, и он знал, что вскоре пойдут разговоры…
Подавив зевок, Хорт зябко запахнулся и уселся напротив, ощупывая друга беспокойным взглядом. Он ни о чём не спрашивал, но Ратмир понимал, что должен как-то объясниться.
— Прости, что потревожил в такой час. Иди к жене. Я лишь переночую и утром уйду, — не глядя на Хорта, проговорил Ратмир.
Некоторое время Хорт молча изучал его, а потом тихо спросил:
— Что с тобой, Ратша? Так больше не может продолжаться. Ты сам не свой. С тех пор, как вы вернулись… — Он замялся и, опершись локтем о стол, утомлённо запустил руку в волосы. — Я думал, что, как только мы поймаем шайку, ты успокоишься, и всё наладится.
— Я… Я не знаю, — покачал головой Ратмир. — Я больше не тот, кем был прежде. Всё изменилось, и я не знаю, как быть. Не знаю…
Хорт нахмурился.
— Разве ты стал иным? Что-то точит тебя, это верно, но… По первости ты был таким радостным, таким счастливым. А потом…
— Полно, ступай к Векше, — негромко, но решительно хлопнул Ратмир ладонью по столу, прерывая разговор.
Он не хотел бродить в потёмках собственной души. Чтобы друг понял его, пришлось бы рассказать о Мстише, а для этого княжич не находил в себе сил. Всё и вправду произошло незаметно, исподволь, и он сам не знал, где терялся исток его бед, в какой миг он начал смотреть на жену иными глазами. Было трудно признавать, но Ратмир нынче жалел, что больше не мог обратиться волком и отдаться во власть чужой воли. Не мог сбежать, не думая ни о чём.
Хорт недоверчиво насупился, но оставил друга в одиночестве, добавив, что ему постелили в гостевых покоях. Но спать не хотелось. Ратмир знал, что стоило лечь и закрыть веки, как перед внутренним взором замельтешат сводящие с ума осколки воспоминаний. Он успел порядком протрезветь, и хотелось снова напиться до беспамятства, чтобы не помнить ни Мстиславу, ни самого себя.
Припасы держали в клети рядом со стряпущей избой на людской половине — в детстве они с Хортом бегали туда таскать яблоки и орехи. Тогда хранившиеся там же бочки с мёдом и брагой их не интересовали. Ратмир мог бы послать за корчагой слуг, но ему не хотелось никого будить. Впрочем, когда он вошёл внутрь, в избе теплился свет. На столе, за которым обычно обедала дворня, стоял горящий жировик, а рядом сидела Незвана.
Ратмир вздрогнул, узнав её. Девушка, задумчиво подпиравшая кулаком щёку, изумлённо подняла голову. Она тоже едва заметно дёрнулась и ухватилась за край стола, словно в поисках опоры. Как загнанный в угол зверёк, Незвана быстро обежала взглядом пространство вокруг себя, кажется, борясь с порывом вскочить и ринуться прочь.
Замерев на пороге, Ратмир зловеще усмехнулся, и тогда Незвана, едва уловимо изменившись в лице, сложила руки перед собой и расправила плечи, всей своей хрупкой статью показывая, что пришла сюда первая и не собирается спасаться бегством.
Против воли восхитившись её упрямством, Ратмир ещё раз усмехнулся и уверенно направился к клети. Когда он проходил мимо Незваны, она не повернула головы, лишь недоверчиво скосила на княжича глаза. Схватив первую попавшуюся корчагу, Ратмир водрузил её на стол. Потянувшись за стоявшей на полке