Ярко и остроумно высмеивает писатель пропаганду и символику как составные части воспевания «революционного» общества, которыми продолжает нагло и беззастенчиво пользоваться диктатор Наполеон. Чего стоят, например, символы на гербе скотного двора – копыто и рог, в которых без труда можно распознать серп и молот, или гимн «Скоты Англии», являющийся пародийным перепевом всем известного «Интернационала».
Текст оруэлловского гимна, до предела примитивный и утопический, агрессивный и лирический, нарочито поэтически бездарный, говорил сам за себя лучше, чем любая попытка его анализировать. В то же время он обладал мощной силой, мобилизующей толпу: «Даже самые тупые из присутствующих уже уловили мотив и несколько слов, а что же касается самых умных, таких, как свиньи и собаки, то уже через пару минут песня как бы рвалась из глубин их сердец. Несколько попыток приладиться один к другому – и вся ферма в потрясающем единстве взревела “Скоты Англии”».
Вот полный текст этого «гимна» – великолепной пародии на всевозможные тоталитарные ура-патриотические словоизлияния:
Звери Англии и мира,
Всех загонов и полей,
Созывает моя лира
Вас для счастья новых дней.
Он настанет, он настанет,
Мир великой чистоты,
И людей совсем не станет —
Будут только лишь скоты.
Кнут над нами не взовьется,
И ярмо не нужно нам,
Пусть повозка расшибется,
Не возить ее коням!
Наше завтра изобильно,
Клевер, сено и бобы,
И запасы так обильны,
Что прекрасней нет судьбы.
Небо Англии сияет,
И чиста ее вода,
Ветер песни напевает —
Мы свободны навсегда!
Мы дадим друг другу слово —
Отстоим судьбу свою!
Свиньи, куры и коровы,
Будем стойкими в бою!
Звери Англии и мира,
Всех загонов и полей,
Созывает моя лира
Вас для счастья новых дней.
Сам образ Наполеона, формирование его культа, награждение его всеми возможными премиями и орденами, присвоение ему всех почетных званий вплоть до «Друга Всех Утят», да еще в условиях, когда его прототип как раз в тот период встречался с лидерами США и Великобритании Рузвельтом и Черчиллем, был свидетельством исключительного личного мужества Оруэлла. Он никогда не боялся идти против авторитетов, не нуждался в кумирах.
Разумеется, в центре повести находятся своего рода опоры демагогической пропаганды тоталитаризма, его главные лозунги – Семь Заповедей, которые постепенно то ли забываются, то ли ставятся под подозрение и в этом случае существенно модифицируются:
Тот, кто ходит на двух ногах, – враг.
Тот, кто ходит на четырех ногах или имеет крылья, – друг.
Животное не носит одежду.
Животное не спит в кровати (позднее добавлено: с простынями).
Животное не пьет спиртного (позднее добавлено: сверх меры).
Животное не убьет другое животное (позднее добавлено: без причины).
Все животные равны (позднее добавлено: но некоторые более равны, чем другие).
Основополагающей являлась последняя заповедь. В модифицированном виде она обусловливала всю социальную сущность тоталитаризма: и факт наличия высшего существа – вождя, и разделение общности формально равных существ на страты, пользующиеся различными привилегиями или лишенные их. Оруэлл таким образом вводил понятие именно привилегированной прослойки, а не господствующего класса, поскольку считал, что новый господствующий класс в СССР всё-таки создан не был, а существует только привилегированная социальная прослойка, всецело находящаяся под пятой диктатора, весьма нестабильная по составу. В этом смысле Оруэлл, не подверженный влиянию марксистских классовых догм, был значительно ближе к пониманию истины о социальной структуре СССР, чем послевоенные коммунистические диссиденты, утверждавшие, что сформирован новый господствующий класс – коммунистическая партийная номенклатура (на таких позициях стояли, например, бывший югославский партийный руководитель Милован Джилас, выступивший с критикой тоталитаризма в книге «Новый класс», или бывший советский номенклатурный работник М. Восленский, бежавший на Запад и опубликовавший монументальный труд «Номенклатура»).
Вновь и вновь автор обращается к идеологической обработке животных диктатором Наполеоном и его беспринципными подручными, не имеющими в душе ничего святого, но выдающими себя за верных и самоотверженных последователей и бывшего вождя – Майора, и нового – Наполеона.
Очень точно в повести описано, как создавался и во что вылился культ покойного старого борова, инициатора революции, подобно тому как в СССР ленинский культ стал подсобным инструментом для формирования культа Сталина[59]. В повести фигурирует даже свой «мавзолей»: череп Майора водружен на возвышении, и каждое утро все обитатели скотного двора в обязательном порядке проходят мимо этого «святого места», отдавая честь (на деле – выражая верность Наполеону).
В книге немало других конкретных образов, напоминающих советские. Из большевистской действительности заимствован портрет борова Визгуна, несшего ответственность за все выступления Наполеона – некоего собирательного образа, смеси Г. Е. Зиновьева и К. Б. Радека – бывших оппозиционеров, которые не просто покаялись, а ради самосохранения и продолжения карьеры оказались в числе наиболее крикливых, циничных и бессовестных проводников сталинского культа (что их не спасло). Добавим, что лицемерие и беспринципность подобного рода деятелей Оруэлл демонстрирует многочисленными, буквально кричащими противоречиями, пронизывающими все выступления Визгуна, действительно напоминающие поросячий визг. Попытка исправления истории в угоду диктатору (эта тема станет одной из главных в романе «1984», а в «Скотном дворе» она только намечена) обнаруживается – животные застигают Визгуна в момент внесения им изменений в текст Семи Заповедей.
Какие-то герои повести представляют собирательный образ. Среди них выделяется упряжной конь Боксер – трудолюбивый и безропотно несший на себе всю тяжесть физической эксплуатации при любых режимах: при мистере Джонсе, при всеобщем равенстве и при диктатуре Наполеона. Боксер не понимает, что его угнетают, готов работать столько, сколько ему прикажут, а на возникающие вопросы отвечает: «Наполеон всегда прав». Один из важных поворотов сюжета – обещание Наполеона отправить Боксера на поправку после окончания строительства мельницы, истощившего его силы. Вместо этого коня посылают на живодерню, а на вырученные деньги Наполеон покупает себе виски и выступает с «задушевным» словом на собрании, организованном, чтобы почтить память бедолаги. Как не увидеть воплощение