— Да… записала. Ещё пару штрихов отсебячины, и получится… убедительно.
— Добавь к этому жёсткое космическое излучение, бомбардирующее космонавта ежесекундно во время работы в скафандре вне станции. Его не чувствуешь, но о нём знаешь. Возвращаясь в подлунный отсек, снимаешь скафандр и видишь, сколько хлебнул радиации. Конечно, она выводится, мы не выходим за грань, считающуюся безопасной… Тем не менее, там не просто враждебная среда за тонкой тканью скафандра, она проникает к телу ионизированными частицами.
— Впечатляюще…
— Брось, сама всё знаешь, я только перекручиваю общеизвестное в беллетристику. И вот среди внеземного безумия, тянущегося месяцами, вдруг обнаруживается нечто, вообще выходящее за рамки каких бы то ни было здравых представлений о действительности. Нас спрашивают: почему мы тотчас не сообщили американским партнёрам об открытии инопланетной постройки? Да и ЦУП узнал не сию секунду! Когда увидел подо льдом квадрат геометрически правильной формы, первая мысль: не схожу ли с ума от психической перегрузки. Ковалёнок, когда ему сказал, натурально заподозрил меня в том же. Лично проверил. И вот стоим с ним над саркофагом, оба в ахрене… Ну, ты подберёшь литературное слово. Оба не верим своим глазам. Потом подключился остальной состав «Засядьки», не буду же я один колупать лёд — подхвачу лучевую болезнь. Тем более нужно отыскивать и проверять испытуемые марсоходы, перевозить лёд на гидролизную установку, времени категорически не хватает. Занят постоянно, а стоит сделать паузу на минуту, чтоб передохнуть, и воображение улетает туда, к чёрному грёбаному квадрату Малевича, лишнее вычеркнешь, мысль бьётся как птица в клетке — это невероятный выверт природы или всё же то, во что невозможно поверить.
— А когда нашёл картину?
— Тоже не сразу. Уже и американцы побывали, облазили-обмерили, охренели не меньше нашего. И как-то под окончание смены… Не знаю, это предчувствие какое-то или интуиция, вдруг… не знаю как сказать. Ощущение, что из саркофага кто-то на меня смотрит. Жутко — до нервного поноса. Можешь написать, нервы шалят, воображение разыгралось, ведь каких-либо там излучений — ноль. Приборы регистрируют обычный фон, не более, чем в кладовке станции. А я готов побиться об заклад — там что-то есть. Душой чую.
— И ты выключил освещение.
— Так оно уже убрано было. Выключил вдобавок приёмник радиостанции, чтоб не отвлекал. И шагнул в непроглядный мрак.
— Воображал, что на тебя кто-то бросится из него?
Андрей сидел, откинувшись на стуле, и смотрел в пространство невидящим взглядом. Точнее — видящем, но не комнату, а странный подлунный склеп в своём недавнем прошлом.
— Казалось, что-то мелькает в темноте. Включил фонарь, готовый к чему угодно. Да — и к отражению нападения. Но… Только линии на стене. Они не только микрорельефные. Не знаю, как объяснят учёные, возможно, чем-то покрыты, отражая или преломляя свет видимого человеком спектра. Методом ненаучного тыка я выяснил, что картина видна только при освещении единственным точечным источником.
— У меня самой мурашки по коже!
Лариса исчёркала несколько листиков. Даже язык высунула как прилежная первоклашка на уроке чистописания.
— В общем, всё. Снова вызвали американов, те восхищались и кудахтали, бросились исследовать технику нанесения рисунка и остальные внутренние стены. Но я и так перебрал время вне станции… Больше ничего интересного.
— Да и рассказанного — более чем. Завтра включу персоналку и начну набирать текст. А пока Юрочка не проснулся… Иди ко мне!
Семейная идиллия, перемешанная с постоянными медобследованиями, продолжалась ещё недели две, после чего Андрея, как и предрекала мама, взял в оборот отец. Влепил без предисловий:
— Мне срочно нужна твоя помощь, сын. Знаю, отпуск не использовал, вам полагается поездка в Форос на реабилитацию и прочие нежности. Но мне некого больше просить.
Вообще, сам стиль общения, при котором Андрея забрала из Звёздного и привезла на Старую площадь цековская «волга» с гэбешной охраной, настраивал на то, что это скорее разговор не отца с сыном, а генерал-полковника с подполковником, родственные отношения лишь добавляли доверия.
— Я, конечно, рассчитывал на Крым. Но если надо…
— Не просто надо — необходимо.
— Слушаю.
— Ты сейчас сдашь экстерном выпускные в академии имени Жуковского и получишь второе высшее образование, аэрокосмическое инженерное. Неделя сроку, я позвоню им, чтоб собрали комиссию. Для будущих дел мне необходим инженер с профессиональным дипломом.
— За неделю подготовиться к госам⁈ Может, лучше сразу опять на Луну?
— На Луну очередь желающих. А на должность моего особо доверенного представителя — ты один.
Он не привёл аргумент «и не загоняй меня до инфаркта», но и так ясно — отец трудится на износ. Отказать в помощи — укоротить ему жизнь.
— Хорошо. Сегодня же обкладываюсь учебниками. А потом?
— Потом… «Аэлита» улетела, и если даже что-то пойдёт криво, я особо ни на что не повлияю, всё зависящее от меня сделано. Так что, несмотря на событие номер один — полёт на Марс, нужно бросить максимум сил на перспективные направления, несколько ущемлённые из-за марсианской и лунной программ. А я не могу.
— Что-то случилось?
— Случится! — Гагарин опёрся локтями на стол и обхватил голову. — Ты же знаешь, я возглавляю комиссию ЦК по межнациональным конфликтам. Почто сто процентов времени в ближайшие полгода уделю ей. Перед тем, как раскрою главный секрет, он такой, что даже Шкабардня не знает,