Яга-мстительница появляется в тех сказках, которые наделяют ее родственниками – сыновьями, дочерями или иными родичами. Герой по неведению или намеренно убивает этих родственников Яги (все они – чудовища-оборотни), и Яга принимается мстить.
Схожими мотивами зависти и мести обуславливается поведение Яги – коварной советчицы: завидуя чужому счастью, она прилагает немало усилий к тому, чтобы разрушить это благополучие, клевещет, строит всяческие козни, не чурается прямой лжи и так далее. Этот сюжет был использован Леонидом Филатовым в стихотворной сказке «Про Федота-стрельца, удалого молодца» (1990), к которой мы еще вернемся.
Наконец, последний тип Яги – Яга-чародейка. Баба Яга умеет оборачиваться, принимать безобидные или, наоборот, поистине чудовищные обличья: то она боязливая деревенская старушка, которая обманом превращает героя в камень («Иван Водович»), а то – кобылица, кошка размером с копну сена или свинья «один клык в земле роет, а другой на небе». Еще она наводит на героев колдовской сон, может «перенимать» (заимствовать) чужую силу – и передвигается по воздуху, либо превращаясь в вихрь, либо на чудесной ступе. На этой железной ступе она обыкновенно путешествует по делам и преследует героев – «толкачом погоняет, помелом след заметает»; да и убивать Ягу приходится, как правило, каким-либо чародейским способом – например, ударить мечом-кладенцом, отсекая ей голову, всего один раз, потому что второй удар вернет старуху к жизни, или утопить в огненной реке (сжечь в печи), или лишить доступа к живой воде.
Конечно, все эти типы Яги не отделены строго друг от друга; напротив, они взаимно друг друга дополняют. Но выделение типов позволяет лучше и полнее описать специфические для конкретного сюжета или группы сюжетов признаки – и надежнее проследить «генеалогию» фольклорного персонажа.
В Яге-дарительнице, то есть вольной или невольной помощнице героя, исследователи видят черты архаической богини-покровительницы, а в Яге-воительнице – отзвуки перехода от матриархата к патриархату в общественном устройстве. Показательно, кстати, что в некоторых сказках особо отмечается приверженность Яги сугубо женским занятиям – когда герой входит в избушку, то видит, что Яга прядет «тонкий шелк» или шерсть или что-то варит в печи (прядению покровительствует Мокошь, реконструируемая русская богиня женских ремесел); да и угощение, которое герой требует от Яги, тоже подразумевает женский труд. Как писал один из классиков отечественной фольклористики А. И. Никифоров, «тот факт, что Баба Яга на всем протяжении своего развития выступает как безмужняя, не имеющая даже понятия о мужчине, позволяет предположить, что за слоем древней… персонификации мы вправе видеть наидревнейший, вполне реально-бытовой образ матриархальной владычицы-старухи, матери примитивного дородового человеческого общества». Яга-похитительница, как уже говорилось, наверняка возникла из обрядов посвящения, в которых она – или то существо мифологической природы, которое она впоследствии заместила, – исполняла символическую роль губителя старой жизни и подателя жизни новой, стража границы между жизнью и смертью.
Наконец, в облике Бабы Яги всех типов – за исключением, быть может, типа коварной советчицы – отчетливо прослеживаются черты древнего лесного, природного божества. Недаром ее дом находится чаще всего в лесу, ей служат животные и птицы. Кроме того, она – полновластная хозяйка лесных зверей. В одной сказке она созывает обитателей леса так: «Где вы есть, серые волки, все бегите и катитесь во едино место и во единый круг», а в другой сказке обращается к зверью: «Крикнула старуха громким голосом, и вдруг, откуда ни возьмись, набежали всякие звери, налетели всякие птицы». Бабе Яге служат «ответчиками» звери лесные, птицы воздушные, рыбы и гады водяные, «что ни есть на белом свете, все ей покоряется». То есть Яга – повелительница животного царства. Некоторые же сказки и вовсе присваивают Яге власть над силами природы: ей подчиняются «ветры буйные», она хранит «ключи от солнца», а еще у нее на службе состоят «день ясный», «солнышко красное» и «ночь темная»; она горделиво заявляет, что «все это мои слуги верные!».
Стихотворение «Яга» Владимира Нарбута метко отражает эту стихийную, мифологическую природу Бабы Яги:
По полю мчится, как синяя птица,
В ступе – без упряжки, гика, коней…
Будет звездами ли ночь золотиться?..
Травы в слезах поувяли за ней…
Ближе, все ближе летит к чернолесью…
Вот и кустарник пошел под овраг.
Миг и – на посвист визгливую песью
Песню уныло завел жуткий мрак.
Плачет и стонет, хохочет, смеется,
Тихнет, рыдает, гремит и шипит.
Див ли в осине, запутавшись, бьется?
Топот гудит ли стоногих копыт?
(1909)
При всей несомненной демоничности образа Кощея Бессмертного было бы, пожалуй, справедливо, если бы именно древняя Яга, а не Кощей возглавил иерархию русской нечисти в представлениях XIX века и более поздних времен. Но обстоятельства распорядились по-другому, и царем нечисти был назначен по воле общественного мнения не кто иной, как Кощей, а Баба Яга очутилась в положении его «придворной дамы».
Рискнем предположить, что к такому повороту событий причастно так называемое «русское возрождение» второй половины XIX столетия – эпоха правления императора Александра III. На сцене театральные художники, которых привлекал гротескный и страшный облик сказочного злодея, изображали Кощея скелетом-Смертью и владыкой нечистой силы, главой остальных фольклорных «супостатов». Баба же Яга из могущественной вещей колдуньи, равноправной с Кощеем по статусу, постепенно превращалась в его помощницу – заодно с прочей нечистью.
Любопытно, что в музыке той эпохи Яга еще сохраняла свой стихийный, архаический характер. Такой представляли ее Петр Чайковский в «Детском альбоме» и Модест Мусоргский в «Картинках с выставки» («Избушка на курьих ножках»), а в особенности Анатолий Лядов с «русской песней о Яге». Но другие культурные жанры мало-помалу начинали предлагать публике