— Все равно не бьется, — сказал он.
— Что именно у тебя не бьется?
— Без малого, все, — сказал он. — Минимальное воздействие, максимум результата, вы говорите? А где он, этот результат? Достаточно глобальное историческое событие было изменено черт знает когда, и если все было именно так, то на выходе мы должны были бы получить совсем другую мировую картину. Город, которому суждено было пасть, устоял. Десятки тысяч людей, которым суждено было умереть в один день, продолжили жить. Ладно, на греческую сторону можно наплевать, там все равно из действительно значимых фигур домой вернулись единицы, и особого счастья это им, как мы знаем, не принесло, но Троя-то уцелела. И что в итоге? Изменились два абзаца в школьных учебниках и вместо одного фильма сняли другой? Вам не кажется, что этого как-то мало? Где геополитические изменения, я вас спрашиваю? Для чего вообще все это было затевать? Неужели для того, чтобы фильмографии нескольким голливудским актерам подправить?
— Резонно, — согласился Виталик. — Думай, Чапай, вспоминай. Чего еще изменилось-то?
— Так сразу и не соображу, — сказал я. — Когда оказываешься в другом времени, о геополитике начинаешь думать в последнюю очередь. Вот, навскидку, как у вас тут дела с Италией обстоят?
— Даже не знаю, что тебе и сказать. Челентано, Сан-Ремо, Папа Римский… Нормально у нас тут с Италией. И причем тут Троя вообще?
— Эней-Основатель, — догадался Виталик. — Был изгнан из Трои по политическим, как я полагаю, мотивам, и вместе со своими людьми организовал новое поселение, на месте которого впоследствии был построен Рим. А у вас как было?
— У нас он просто уцелел при падении города и сделал все то же самое с группой троянских беженцев, — сказал я.
— Историческая инерция, — констатировал профессор Колокольцев. — Обстоятельства изменились, но дальнейшие ключевые события остались на месте.
— Тогда на кой хрен вообще все это надо было затевать? — поинтересовался Виталик.
— Возможно, хронопидоры экспериментируют, — сказал Петруха. — Идут путем проб и ошибок. Тут покачали, тут пошатали, глядишь, и найдут слабое место.
— Это очень опасные эксперименты, и они могут закончиться катастрофой, — сказал профессор.
— Так мы же знаем, что это все по любому именно катастрофой и закончится, — сказал Петруха. — Мы с Чапаем уже видели последствия этой самой катастрофы, и у вас тоже есть хорошие шансы на них посмотреть.
— Не гони коней, дядь Петь, — сказал Виталик. — Может быть, это вообще не те хронопидоры, которых мы знаем. Это вполне может быть какая-нибудь конкурирующая организация, которая тоже пытается избежать катастрофы.
— Вытолкнув нас из основной линии времени? — уточнил Петруха. — Если они ищут развилку где-то там, в античности, они явно хотят избавиться в том числе и от нас.
— Ну, в чем-то их и можно понять, — сказал Виталик. — Мы те еще образцы для подражания, к хренам.
— Строго говоря, нам теперешним ничего не угрожает, — сказал я. — Насколько я разбираюсь в концепции, до хроношторма может существовать практически бесконечное количество ответвлений.
— А потом-то нас отсечет, — сказал Петруха. — Или отсечет, или ядерная война. Такой себе выбор.
— Мы рождены, чтоб ужас сделать былью, — сказал Виталик. — А вы не думаете, что эти античные хронопидоры на самом деле умнее, чем мы о них думаем? Что если они не идут методом проб и ошибок, не действуют вслепую, а четко знают, что делают? Может быть, изменения, которые они внесли, на первый взгляд и неочевидны, но критически важны, и именно такого эффекта они и добивались?
— И как они могли все это просчитать? — скептически вопросил Петруха.
— Так на компьютерах же, дядь Петь, — вздохнул Виталик. — Прогресс не стоит на месте. Они-то из будущего, у них там такие вычислительные мощности должны быть, какие нам, сука, и не снились. Они, может, за секунды могут рассчитывать то, на что у нас тут месяцы уходят. Вынужден признать, что по этой части они нас вчистую переигрывают.
— Это только теория, — напомнил Петруха.
— А это все, что мы можем сделать, сидя на месте ровно, — сказал Виталик. — Теории строить.
— Виталик прав, — сказал я. — Есть только один способ выяснить все наверняка.
— И какой же?
— Нужно посмотреть на все это собственными глазами, — сказал я.
— На что именно?
— На это вот все, — сказал я. — Поскольку мы не знаем, в какой именно момент они устранили Ахиллеса, надо глянуть на Гектора и понаблюдать за тем, как Троя устояла. Возможно, оттуда будет видно и зачем.
— И как ты это себе представляешь, Чапай? — спросил Петруха. — Отправить туда агента?
— Ну да. Это возможно чисто технически, проф?
— Примерно тысяча двести лет до нашей эры, — задумчиво сказал профессор. — Да, чисто технически это возможно.
— Только вот там война, — напомнил Петруха. — Где десятки тысяч людей убивают друг друга на протяжении десятка лет, и где любой наш агент, выросший в чуточку более цивилизованные времена, и пары часов не протянет.
— Я протяну, — сказал я.
— Не сомневаюсь, — сказал Петруха. — Ты наверняка протянешь. А как у тебя с древнегреческим?
Я пожал плечами.
— Выучу, делов-то. Не думаю, что он очень сложный, по крайней мере, на разговорном уровне. Мне там поэмы писать без надобности, знаешь ли, и поражать своим красноречием я никого не собираюсь.
— Ты и на грека-то не похож. Слишком бледный.
— Схожу пару раз в солярий, — сказал я.
— Чапай дело говорит, — сказал Виталик. — Я бы вместе с тобой пошел, но они меня не пустят.
— Ты слишком тяжелый, — машинально сказал Петруха. — И вообще, двоим там делать нечего. Если цель миссии — только посмотреть… А с другой стороны, ну вот ты там высадился, Чапай. Ахиллеса нет, Гектор гоняет ахейцев в хвост и гриву, и все идет так, как написано в наших учебниках истории. То есть, по сравнению с тем, что мы знаем сейчас, ничего принципиально нового. И что ты тогда будешь делать?
— Убью Гектора, возьму Трою, — сказал я. — И посмотрю на тех, кто попытается мне помешать.
— Еще один великолепный план, надёжный, как швейцарские