Старец неуклюже ковылял к деревьям; слабые голубые искры приплясывали на конце его палки и гасли, без сил разгореться. Ветер принес тихий цветочный, кажется, аромат.
Еще один угол, последний…
Он еще разок отдохнул, постоял, тяжело дыша, почти задыхаясь, потом двинулся дальше деревянным шагом. На середине улицы упал, но машин в этот безлюдный час не было, и он благополучно поднялся и потащился, скрипя, к заветной цели.
Небо за крошечным парком порозовело. Посох, из которого вытек последний свет, неловко пропахал клумбу, и цветы мгновенно сомкнулись, непотревоженные, позади него. Он даже не услышал едва слышное шипение аэрозолей, когда брел по фальшивой траве и обнимал из последних сил ствол «дерева зеленого, стандартного, для городских парковых зон, модель № 2».
Он лишь вдохнул аромат, который давно надеялся учуять, слабо улыбнулся, когда утренний ветерок принес его прямо в ноздри, и проводил гаснущим взором бабочек, пляшущих в свежем, несмотря ни на что, свете юного солнца.
Посох выскользнул из слабнущих пальцев, и дыхание остановилось на мгновение, а затем зачастило – то бесчисленные прошлые утра слились с нынешним воедино и расплескали все краски, все запахи по бескрайнему полотну реальности.
И она рассказала ему все – ту самую сказку, которую он всегда жаждал отыскать, уловить, смеющуюся, мелькающую за привычными предметами.
Бабочка, пролетевшая слишком близко на своем невидимом лучике, оказалась захвачена последним биением жизни, и присела, трепеща крылышками, на повернутое к небу запястье – совсем рядом с родинкой в виде дракона.
И с ревом и скрежетом город ожил над ними.
Глава двенадцатая
Странные чувства накатывали и улетали прочь – и каждый раз, приходя, были чуть сильнее прежнего, а, уходя, оставляли по себе нечто… какое-то послевкусие. Шут их знает, что они такое, думал Дэн, вгоняя колышек в заборный столб; возможно, сама земля их нагоняет – это место, эти края, такие знакомые, такие… родные.
Все здесь было ему странно по вкусу.
Рядом остановилась корова и вдумчиво проинспектировала его работу.
Ну уж нет, вали отсюда, мысленно пожелал он. Туда ступай! – и запястье тут же степлело, и что-то перелилось через край и заструилось с кончиков пальцев. Корова без вопросов послушалась и ушла.
Вот так-то, подумал Дэн. Ужасно правильно оно ощущается – и получается все лучше.
Молоток расквасил колышек, и крупная щепка полетела ему прямо в лицо.
В сторону! – приказал он, даже не подумав.
Что-то рефлекторно всколыхнулось, и ошметок дерева, свернув, усвистал вправо.
И так каждый раз.
Улыбаясь себе под нос, он доделал работу и принялся собирать инструменты. Через луг уже пролегли длинные тени; позади простирались метры и метры отремонтированной изгороди. Пора мыться и готовиться к ужину – а там и к концерту.
Уже четвертый день он квартировал у Нориного дядьки: спал в сарае, делал всякую работу по хозяйству, для которой у старика уже здоровья не хватало. Язык за это время порядком подтянулся, как Мор и обещал… – будто бы Дэн не учил его, а вспоминал.
Мор… Почти о нем забыл, спохватился Дэн.
Память по собственному почину заперла всю его дорогу сюда под замок, упрятала в отдельный ящик дальнего шкафа – и не дотянуться! Слишком уж оно было странно – вроде бы шел себе и шел, а потом… пришел. Вот сюда прямиком.
Но сейчас впечатления подуспокоились, и Дэн украдкой оглядывался назад, на этот волшебный путь, и заодно гадал, как-то его исчезновение отозвалось там, в его собственном… в прежнем мире. Поразительно, но его прошлая жизнь уже начала блекнуть, терять реальность, превращаясь не то в сон, не то…
Зато эта страна ей взамен – прямо ух!
Он вдохнул поглубже. О да, эта была реальна и вдобавок ощущалась как дом. Надо бы еще побольше с соседями зазнакомиться.
Он почистил инструменты и разложил все по местам. Сегодня в полях со стороны города собирались жарить бычка. Вот она, настоящая деревенская жизнь! Именно такую ему и надо. Есть на свете места и похуже, чтоб застрять до конца своих дней.
И да, после трапезы он им сыграет. У него аж руки весь день по гитаре чесались. Эти новые спецэффекты – парамузыкальные, так, пожалуй что, будет правильно! – которые ему вдруг открылись… надо поэкспериментировать с ними еще. Ну, и повыставляться, конечно, перед соседями…
Перед Норой.
Нора.
Ухмыльнувшись про себя, он вылез из тяжеленной рабочей блузы дядюшки Дара и зашагал к ручью – купаться. Надо будет потом нарядиться наконец в свое. А она ведь хорошенькая, эта Нора. Просто жуть, что ее так напугал этот их местный изобретатель механических игрушек…
Который (как там его – Марк Мараксон?), получается, Майклов сын. Никому не нужные дарования – где-то мы это уже видели; не иначе как генетический фактор работает. Чертовски жалко, что этот парень не у себя дома и не в папином бизнесе: они бы с Майклом отлично поладили.
И все же пока Дэн смывал с себя пыль и пот, в голове свербела еще одна мысль, упорно не давая покоя: он-то здесь почему?
Мор говорил, дело не терпит отлагательств – зачем-то он здесь нужен и срочно. Но зачем? Что-то связанное с изобретениями Марка…
Дэн фыркнул. Ну, да, как раз из тех вещей, о которых говорят максимально расплывчато и никогда не напрямую. Что за механическую катастрофу настолько простое общество могло породить всего за одно поколение? И зачем для борьбы с ней им понадобился музыкант?
Нет уж, дудки. Во-первых, информации категорически недостаточно, а, во-вторых, интригу ведет таинственный старик, одержимый алармистскими фантазиями. Впрочем, жертвой обстоятельств Дэн себя совершенно не чувствовал. Надо только осмотреться как следует, прикинуть, что к чему, разузнать побольше… И так уже ясно, что это место в разы лучше того, откуда он ушел. Почему бы не заделаться, правда что, настоящим менестрелем?
Он вытерся обрывком дерюги и натянул свободную белую рубашку с длинными рукавами, в которой сюда и прибыл, и к ней черные джинсы. Сапоги снимать не стал: они ему отлично подошли, да и были куда лучше ботинок, в которых он прогулялся между мирами.
Потом Дэн расчесал волосы гребнем, вычистил грязь под ногтями и широко улыбнулся своему отражению в воде. Что ж, пора брать гитару, Нору и ее дядюшку и двигать в город.
По дороге к дому он что-то весело насвистывал.
Горели костры, фонари отбрасывали причудливые тени. Остатки пиршества до сих пор собирали по всему полю.