Наш арсенал методов обработки пищи изменил давление отбора на пищеварительную систему, поскольку постепенно заменил некоторые ее функции культурными заместителями. Приемы наподобие тепловой обработки повышают энергетическую ценность продуктов и облегчают их переваривание и обезвреживание ядов. Этот эффект позволил естественному отбору сэкономить существенное количество энергии, уменьшив массу тканей кишечника, которые по энергетической затратности уступают только мозгу, а заодно и восприимчивость к различным заболеваниям этих тканей. Экономия энергии благодаря выведению вовне пищеварительных функций, обеспеченному культурной эволюцией, стала одним из целого комплекса изменений, которые позволили человеку постоянно наращивать объем мозга.
Как орудия труда сделали нас жирными и хилыми
Когда труппа “Ноэлев ковчег. Шоу с гориллами”, дававшая представления в бродячем цирке, разъезжавшем по Восточному побережью США с сороковых до семидесятых годов прошлого века, расклеивала афиши, где значилось “Срочно требуется атлетически сложенный мужчина, который сумеет положить на лопатки 85-фунтовую обезьяну. Приз — пять долларов в секунду”, к ним неизменно выстраивалась очередь из крепких мускулистых парней, сложенных как полузащитники в американском футболе. Однако, как ни хотели они поразить публику на этом нашумевшем аттракционе, за тридцать лет ни одному человеку не удалось удержать молодого шимпанзе прижатым к полу больше пяти секунд. Более того, шимпанзе были поставлены в крайне невыгодные условия: на них надевали маски, как в “Молчании ягнят”, чтобы не дать пустить в ход их излюбленное оружие — огромные клыки. В дальнейшем цирковым обезьянам стали надевать еще и большие перчатки, поскольку шимпанзе по имени Снуки всунул большие пальцы в нос противнику и разорвал ему ноздри. Организаторы “Шоу с гориллами” весьма предусмотрительно выставляли на состязания молодых шимпанзе, поскольку взрослый шимпанзе (весом в 150 фунтов, то есть около 70 килограммов) вполне способен сломать человеку спину. В конце концов власти положили конец этим зрелищам, однако было непонятно, чья участь беспокоила их больше — юных шимпанзе или силачей, добровольно выходивших на ринг против них[86].
Как мы стали такими хилыми?!
Все дело в культуре. Кумулятивная культурная эволюция создавала все более действенные орудия и оружие — клинки, копья, топоры, капканы, копьеметалки, яды и одежду, — и естественный отбор в ответ на перемену среды обитания, вызванную этими культурными продуктами, скорректировал наши гены, в результате чего мы стали слабыми. Удобные производительные орудия и оружие, сделанные из дерева, кремня, обсидиана, кости, рога и клыка, смогли заменить большие коренные зубы, чтобы дробить семена или волокнистые растения, и мощные клыки, сильные мышцы и крепкие кости, чтобы охотиться и сражаться.
Чтобы понять, как это получилось, вспомните, что огромный мозг поглощает огромное количество энергии. Наш мозг расходует от пятой части до четверти всей энергии, которую мы потребляем ежедневно, а мозг других приматов — всего 8–10 %. Другие млекопитающие тратят на мозг лишь 3–5 %. Хуже того, мозг, в отличие от мышц, нельзя отключить, чтобы сэкономить энергию: на поддержание мозга в состоянии покоя тратится почти столько же, сколько на активную мозговую деятельность. Наши культурные познания о мире природы в сочетании с нашими орудиями, в том числе и приемы переработки пищи, позволили нашим предкам получать высококалорийный рацион, тратя на это значительно меньше сил и времени, чем другие виды. Это сделало возможным рост мозга у наших предков. Однако, поскольку мозг требует постоянного притока энергии, периоды голода, вызванные, например, наводнениями, засухой, травмами и болезнями, становятся для человека серьезной угрозой. Чтобы справиться с ней, естественному отбору требовалось урезать энергетические затраты нашего организма и создать запасы на черный день. Появление орудий и оружия позволило ему обменять дорогостоящие ткани на жир, который дешевле в обслуживании и обеспечивает систему запасания энергии, необходимой для поддержания большого мозга в периоды нехватки пищи[87]. Вот почему младенцы, тратящие на строительство мозга 85 % энергии, такие толстенькие: им нужен энергетический буфер, чтобы обеспечить развитие нервной системы и оптимизировать культурное обучение.
Так что, если вам предложат бороться с шимпанзе, советую отказаться и предложить взамен состязания по (1) вдеванию нитки в иголку (турниры рукодельниц не зря придумали), (2) метанию мяча и (3) бегу на дальние дистанции[88]. Да, естественный отбор променял силу на жир, однако постоянно усложнявшиеся орудия труда и приемы обеспечили нам другое генетическое изменение — человеческий неокортекс, который отправляет кортикоспинальные импульсы в моторные нейроны, спинной мозг и ствол головного мозга глубже, чем неокортекс других приматов. Глубина этих связей во многом и обеспечивает нам легкое освоение сложных моторных навыков (вспомните уже упоминавшуюся пластичность неокортекса). В частности, эти моторные нейроны непосредственно отвечают за иннервацию кистей рук, что позволяет нам и вдевать нитку в иголку, и метко бросать мяч, а также управляют нашим языком, челюстью и голосовыми связками, что делает возможной речь (см. главу 13). Естественный отбор стал благоприятствовать мелкой моторике, когда кумулятивная культурная эволюция начала порождать все больше орудий, а сами они становились все тоньше и сложнее в управлении. В результате появления этих орудий возникло и новое давление отбора, повлиявшее на анатомию наших рук и пальцев: кончики пальцев у нас стали шире, большие пальцы — мускулистее, появился “пинцетный захват”. Культурная эволюция, вероятно, снабдила нас также пакетами для метания, в которые входили приемы, артефакты (деревянные копья, метательные дубинки) и стратегии, подходящие для использования метательных орудий в процессе охоты, добычи падали, набегов и контроля над соблюдением правил в общине. Появление всего этого наряду со способностью практиковаться в метании, наблюдая за сородичами, вероятно, вызвало некоторые специфические изменения в анатомии наших плеч и запястий, а кроме того, объясняет, почему многие дети так интересуются метанием (подробнее об этом в главе 15)[89].
Наряду с анатомическими изменениями долгая история взаимодействия нашего вида со сложными орудиями, вероятно, сформировала и нашу психологию обучения. Мы когнитивно настроены на категоризацию “артефактов” (в том числе орудий и оружия): мы четко отличаем их от любых других предметов и явлений окружающего мира, таких как камни или животные. Когда мы думаем об артефактах, нас интересуют главным образом