– Серьезно, вся эта шумиха начинается еще во время Хэллоуина, – продолжает тем временем Тэён. – Ты считаешь, что это нормально – приходить в «Старбакс» за тыквенным латте, а тебе предлагают попробовать «специальный рождественский моккачино»? Да пошли вы в жопу, я, может, хотел этот сраный тыквенный латте, который продают только в Хэллоуин.
– Твоя зона комфорта когда-нибудь загонит тебя в могилу. – Санхён вскрывает новую пачку чипсов и высыпает ее в тарелку. – Иметь ее, конечно, классно, но, если никогда не выходить за ее пределы, можно так и остаться сморщенным стручком, у которого главное впечатление жизни – попить тыквенный латте.
Мингю не выдерживает и коротко смеется. Иногда он поражался способности Санхёна говорить интересные вещи, не скупясь при этом на острые словечки. Если бы существовала профессия «специалист по умению говорить цепляющие фразочки», Санхён бы точно получил докторскую степень, потому что если даже Тэён проглатывает ответное возмущение и делает задумчивое лицо, явно решая про себя логарифмические уравнения, то ты точно бог как минимум.
Мингю бросает беглый взгляд на Санхёна и делает несколько глотков глинтвейна. За все это время он так ни разу и не задал ему самый тревожащий его вопрос: как и тогда. Как Санхён понял, когда он понял, сказал ли Тэён сразу или все стало ясно уже потом. Они никогда не поднимали тему с обменом (тему того, что целый месяц вместо Мингю в этом доме жил Мин), но почему-то между ними негласно воцарилось абсолютное взаимопонимание – будто и объяснять ничего не нужно. Будто Санхён сразу воспринял все это как должное: без воплей, криков и неверия, а теперь просто… А теперь просто сидит вот и хлебает глинтвейн, варя который Мингю чуть не спалил кухню.
– И все равно я не люблю Рождество. – Тэён с обиженным видом втягивает в себя сопли и тянется к плошке с чипсами.
За окном падает снег; кажется, это всего лишь второй крупный снегопад за месяц. Мингю глядит в окно и не может не подумать это предательское «Уже три месяца». Уже три месяца прошло. Так много и так мало, чтобы научить себя перестать искать знакомое лицо в тысячах других. Или в одном только. Он вздыхает.
Мать Чонхо отправила его на каникулы к бабушке, но не то чтобы Мингю был этому рад или испытывал облегчение по этому поводу. Было лишь желание поскорее разобраться в себе окончательно. Было лишь желание смириться с тем, что сиреневый сентябрь навсегда остался позади. Что нужно вперед смотреть. Что надо всеми силами стараться слепить из себя человека – не только потому, что от тебя этого ждут, а потому что хочется самому. А то, что Чонхо внешне похож на того, кто подарил ему звезды внутри, лишь забавное и ничего не значащее совпадение. Не более того.
– Что ж, скоро полночь, поэтому держите. – Санхён расстегивает рюкзак и достает оттуда две небольшие коробки. Вручает одну Тэёну, другую – Мингю.
Тот свою берет с настороженностью и легким неверием – просто не знает, чего ждать, да и Санхён подарки такие вот уже сто лет как им не дарил, а теперь вдруг коробочка с лентой поверх. Сиреневой, блядь.
Мингю открывает коробку и застывает. Улыбается сначала, а потом начинает сдавленно смеяться. Потому что, боже, серьезно? Господи, серьезно, блядь?
– Я не знал, что тебе подарить, поэтому не ори. – Санхён чешет нос, а потом тянется к кастрюле с глинтвейном, чтобы черпануть оттуда себе в стакан.
Мингю глядит на два билета до Пусана и обратно, упаковку краски для волос и небольшой альбом для фотографий. Хочет не то заплакать, не то заорать в голос, но вместо этого поднимается с места, чтобы сходить покурить. Тэён заглядывает в его коробку и встает тоже. Все встают, чего уж там.
– Не надо вешать свою жизнь на стену обрывками, – говорит Санхён, когда Мингю закуривает, – лучше помести ее всю в тот альбом.
Тэён улыбается и смотрит на Мингю как-то грустно. Печаль эта огибает каждый из углов контрастов, которые он видит, достигает сердца и заставляет улыбнуться тоже, но ломано, надвое разорвано. Мингю улыбается Тэёну в ответ и думает о том, что всех этих звезд внутри него может не хватить на то, чтобы спасти самого близкого ему человека. А ведь кажется, что это так легко: просто рядом быть, говорить, что все хорошо, убеждать, что прошлое осталось в прошлом.
Они лишь пару раз говорили о том, что произошло. Лишь пару раз вскользь обсудили тот месяц, что Мингю отсутствовал. Нет, Тэён не скрывал ничего. Нет, не скрывал ничего и сам Мингю. Просто в какой-то момент так случается, что любой твой лишний вздох могут истрактовать по-своему, и Мингю действительно понимал все с полувзгляда, потому что, черт, сам через это прошел, потому что в нем самом до верхов самых и еще больше, но…
В нем много, а в Тэёне мало.
– Неужели мы так и проведем Рождество? – ржет Тэён, надевая перчатки.
– Нормальная тема. – Санхён размешивает в стакане краску.
Мятный из волос полностью вымылся уже очень давно. У Мингю просто рука не поднималась что-нибудь сделать с этим. И вместо этого он молча обрастал, не желая идти в салон. А теперь он сидит на стуле в ванной и с легкой настороженностью наблюдает в зеркале за тем, как Санхён щедро плюхает осветлителем на корни его волос на макушке. Сидит потом почти час с дурацким пакетом на голове, точно так же выходя и покурить, а потом над ним начинает издеваться уже Тэён, размазывая краску по его осветленным волосам, на которых уже давно мокрого места не должно было остаться.
– Вот так хорошо, – кивает Санхён часа в три ночи, мешая в кастрюле зелье непонятного назначения (это просто новая порция глинтвейна).
– Ты что, из Слизерина сбежал? – Мингю пытается отогнать его от