Мингю пытается заглянуть ему в глаза.
– Да. Не один. Как и ты.
– Значит, все хорошо.
– Все хорошо.
Внутри что-то дергается и начинает извиваться, словно в попытке вырваться из клетки. Мингю кидает недокуренную сигарету в окно, подступает к Чонхо и хватает его за плечи. Встряхивает так сильно, что и не верится даже, что он готов тут от слабости во всем теле ногти протянуть.
– Ты можешь перестать?
– Перестать что? Я ничего не делаю. – Уголок чужого рта дергается.
– Как раз об этом я и говорю. – Мингю не выдерживает, повышая голос. – Почему мы не можем просто… Просто… – Он вздыхает, низко склоняя голову, и стоит так несколько секунд.
(Открывает клетку.)
Он делает последний шаг и крепко обнимает Чонхо. Обхватывает его руками и, кажется, хочет немного задушить, потому что тот ойкает от неожиданности и роняет сигарету – благо, что в открытое окно.
– Прости меня, – выдыхает Мингю, – прости меня, слышишь? За то, что я был настолько зациклен на себе, что не подумал о тебе. О том, каково тебе придется, если я… – Он жмурится, упираясь лбом в чужое плечо. – Я столько всего понял благодаря тебе, черт, мне кажется, что прямо сейчас я хочу жить больше, чем когда-либо. Я действительно хочу, Чонхо. С тобой. Но даже если и нет… Даже если… Я все равно буду. Потому что иначе все, что ты сделал для меня, попросту станет пустым звуком. А я не могу этого допустить. Потому что я, черт возьми, не могу без тебя. И я эти гребаные чувства через пространство и время протащу, я…
– Блядь, – тянет Чонхо, и Мингю чувствует, как его обнимают в ответ, – пиздец.
– Отличный ответ.
– Я не думал, что услышу это от тебя.
– Я тоже.
Чонхо дышит глубоко и размеренно, но затем его дыхание замирает на мгновение, и он прижимает Мингю к себе крепче.
– Мне казалось, если я буду держаться поодаль, станет легче. Что отпустить тебя будет проще. Но стало только больнее.
– Просто будь, блядь, рядом. Совсем-совсем рядом. До самого конца. – Мингю поворачивает голову и смотрит сквозь стекло на чистое небо, которое дождевые облака сегодня оставили в покое. Решили дать им еще немного времени.
– Хорошо, – шепчет Чонхо, – я буду.
И он действительно держит свое слово.
Мингю засыпает и просыпается в его руках. Чонхо сжимает его ладонь в своей, когда с утра они вместе выгуливают Куки. Обнимает со спины, когда Мингю делает кофе. Они делят каждую сигарету на двоих. Несколько часов подряд просто лежат рядом, как глупые школьники.
Мингю перестал считать часы, минуты. Перестал думать о том, что скоро потеряет, потому что в сердце лишь то, что он имеет сейчас. Если бы он только знал тогда. Если бы только знал о том, что будет чувствовать спустя два года, когда стоял на парапете.
(Но в этом случае, наверное, не было бы ни сиреневого неба, ни жизни внутри, ни Чонхо.)
Все это время он так отчаянно хотел стереть из памяти все то плохое, что преследовало его эти годы, но теперь Мингю вдруг осознает, что именно это плохое и стало причиной того, что он оказался здесь. Желая похоронить в себе боль прошлого, мы забываем, что порой именно она прокладывает нам путь к будущему. Она толкает на отчаянные поступки, которые цепной реакцией падающих домино протаскивают нас через время и пространство, чтобы сделать нас теми, кто мы есть сейчас.
– Я оставил на столе письма, – зачем-то шепотом говорит Мингю; Чонхо приоткрывает один глаз, сжимая его ладонь. – Передашь их потом, хорошо?
– Передам.
Мингю не говорит, что есть четвертое – Мин должен найти его сам. И пятое – которое он аккуратно просовывает под крышку ноутбука, пока Чонхо не видит.
Вечером начинается дождь – он чувствует его еще задолго до того, как тот принимается тарабанить по стеклу, а после перерастает в настоящий ураган. Мингю почему-то знает, что больше дождей в этом году не будет. Этот – последний. И он решил сделать из Сеула вторую Атлантиду.
Вечером начинается не только ливень, но и угасание. У Мингю больше не идет кровь из носа, он больше не выкашливает свои органы, но лучше бы это, потому что за час до полуночи он просто не может встать. Ноги не слушаются настолько, что он падает прежде, чем подняться с кровати. И лежит так до тех пор, пока его не поднимает Чонхо – с такой болью в глазах, что смотреть страшно, но Мингю смотрит все равно.
Будильник в час ночи не звенит. Он не нужен, потому что, когда остаются считанные минуты, отсчет начинается внутри самого Мингю.
До другой комнаты Чонхо несет его на руках.
Когда он оказывается перед зеркалом и видит свое отражение, отсчет внутри сбивается, и оставшиеся секунды начинают пожирать друг друга. Время ускоряется. Все мелькает перед глазами.
– Дай мне телефон, – зачем-то просит Мингю и, когда его просьбу исполняют, почти минуту печатает короткое, но такое весомое «Береги своего брата», которое потом отправляет Дасом. Отключает телефон и кладет экраном вниз. Больше он никогда ему не понадобится. Но у него в кармане лежит другой, старый, – тот, с которым он сюда пришел. И в его памяти теперь вся чертова жизнь.
– Ты так и не сказал мне, что нужно для обмена. – Чонхо сидит сзади, обнимает обеими руками и дышит прямо в затылок.
– Ничего не нужно. – Мингю слабо улыбается.
Только ты.
И время, которое я не берег, но теперь – да.
Секундная стрелка настенных часов громко щелкает, и Мингю чувствует, как Чонхо напрягает руки, прижимаясь к его спине. Их отражения искажаются, растворяются в черноте, и их сменяют уже знакомые лица. Мингю сразу замечает то, насколько плохо выглядит Мин – возможно, даже хуже, чем он сам. Видит и красные глаза Тэёна – словно тот плакал вот только что. Закрывает свои собственные – на секунду только, чтобы отдохнуть чуть-чуть, совсем немного, – и понимает вдруг, что блядь, это слишком сложно.
Это просто невыносимо. Нереально. Нет.
Мин вжимает ладонь в поверхность зеркала и опускает голову. Не смотрит. А Мингю поднять руку не может.
Поэтому ее поднимает Чонхо.
«Я всегда буду рядом», – шепчет он, когда сжимает на миг его запястье, а затем переплетает пальцы. Оставляет на щеке Мингю короткий прощальный поцелуй и прижимает его ладонь к зеркалу, накрыв ее своей.
Сердце делает кульбит, а следом за ним – весь мир. Мингю хочет закричать, но крик застревает в горле,