Секретари пошептались и убедили губернатора, что мой выход из этой плохой ситуации лучший. Ибо невооруженным глазом видно: подвинулся бедный князь умом, себя не сознает. Верно, в крестьянах своих тоже чертей видел, как сейчас!
А князюшко, и верно, хихикал, тыча пальцем то в своих сопровождающих, то в зеленоватого от переживаний игумена, и громко вопрошал, чем они рога и копыта чистят, чтоб блестели, да каким гребнем кисточку на хвосте чешут. И вдруг огневался да как давай орать, что сей же час со всех шкуру живьем спустит, собаками затравит, на дыбе запытает!
Прокуратор послушал-послушал, покачал скорбно головой, но явно выдохнул — и впрямь сумасшедший. Дело житейское, никаких тебе уголовных дел и крамолы. За сим чиновник даже повеселел, пригласил меня к завтраку. Пришлось согласиться — наболтаю слухов из высших сфер, чтобы подтвердить аппаратный вес моего супруга и чтоб не передумал, сукин сын, не отпустил на следующий день, не бросил щуку в реку, не отправил лиса в курятник.
Что же, я сделала что могла. Пожизненного заключения его сиятельству не светит, даже вряд ли отправят в монастырь на покаяние, а медикаментозной карательной психиатрии пока не существует. Доживет свою жизнь под домашним надзором, скорее всего отрывая крылья мухам и лапки тараканам. Еще бы отыскать наследничка, чтобы позаботился. Главное, подневольным людям этот маньяк теперь безопасен. Мой особый коктейль еще долгонько будет у него в мозгах бесов гонять, хватит, чтобы всем миром признали ублюдка сумасшедшим. Кстати, насчет опеки над имениями и наследнике, которому бы поспособствовать перед другими претендентами, тем самым ставя от себя в прямую зависимость, я в разговоре тонко намекнула прокуратору. И с удовлетворением узрела в его глазах разгоревшийся огонек алчности. Ну и отлично. Теперь драгоценнейший Петр Александрович чокнутого князя живым из-под своего надзора не выпустит, к бабке не ходи. И наследника ему сыщет «подходящего». А там, глядишь, и женит на одной из своих семи дочерей-погодок. Поди плохо — пристроить родную кровиночку к обязанному мужу и хорошему поместью!
Когда история моего дорожного самоуправства завершилась, Лизонька в очередной раз напомнила о Степаше.
— Милая, — сказала я, — давай проанализируем ситуацию. Сколько времени прошло с той поры, как мы поручили фельдъегерю Степашино письмо с твоей припиской?
— Четыре… Четверо суток и шестнадцать часов, — ответила дочка, наморщив носик. Тон был слегка недовольный. Понимала, что я хочу, чтобы она сама признала справедливость моих доводов.
— Письмо уже давно получил папа. И сделал все нужное, чтобы злодеев немедленно отыскали. Он же сам укорял меня, что не оставила Степашу с тобой, — добавила я, между прочим, правду.
Лизонька опять насупилась. Ох уж эта стадия принятия — детское согласие на уколы и визит к стоматологу в любом возрасте.
— Мы должны ехать дальше, — продолжила я. — Это очень важное путешествие, самое дальнее не только для тебя, но, возможно, и для меня. Нам предстоит встретиться с людьми, которые повлияют на судьбу России. Во благо или во зло — зависит в том числе и от нас. Мы не смогли предотвратить наводнение в прошлом году, но есть еще большие опасности — следствие человеческих ошибок.
— А ты расскажешь мне о нашей миссии? — спросила Лизонька.
Я кивнула.
— Может быть, папенька сам поедет в Москву. — Дочка вернулась к тому, что волновало ее больше всего. — Кстати, маменька, ты не забыла?
Тут уж я удивилась:
— Что, дочка?
— Что Шурка выклянчил у папеньки обещание взять его в первую же поездку. Уж он-то всех злодеев найдет!
Мы дружно рассмеялись. Даже Зефирка радостно гавкнула.
Глава 15
Ваше Императорское Высочество!
Возможно, это послание прибудет в Столицу одновременно со мной — мы с папенькой возвращаемся. Но все же я считаю необходимым доверить бумаге повествование о завершении моих приключений.
Итак, я сказал папеньке, что знаю, как можно обнаружить злодеев.
— Как? — спросил отец таким печальным и усталым голосом, что я немного испугался. Как будто кто-то умер, а я вспомнил сказку и пообещал принести живую воду.
К этому времени мы уже вернулись в особняк. Стало окончательно ясно, что, даже если ямщик является сообщником фальшивомонетчиков, он боится негодяев больше, чем полиции, и не намерен отвечать на вопросы отца. А применять к нему меры пристрастья отец отказывался. Пристав Филимонов не получил за день новых сведений от знакомых злодеев. Есть от чего грустить.
— В письме Степаши сказано, что он слышит колокол, который заглушает другие колокола. Я стал расспрашивать прислугу. Кухарка Авдотья говорит, что это, несомненно, Успенский колокол.
Надобно заметить, что я и прежде, пока мы были в пути, говорил с папенькой о звуках пилы, а также о колокольном звоне. Папенька сказал, что злодейское пристанище, видимо, расположено возле столярной мастерской. Что же касается звона, то церквей в Москве сорок сороков, и у каждой колокольня, а на ней несколько колоколов. Он предложил мне подсчитать, сколько всего церквей, я вспомнил уроки маменьки и ответил, что 1600, но, пока умножал, папенька принялся думать о другом и отвлекся разговором с Ильей.
Теперь папенька прислушался. Позвал пожилую повариху и принялся расспрашивать.
— Успенский колокол, никак иначе, — уверенно ответила Авдотья. — Хранцуз старый колокол попортил, отлили новый, больше прежнего. Четыре тысячи пудов весом! Когда поднимали, народ кричал, что Иван Великий шатается, полицмейстер еле успокоил. Зато как зазвонит — любой заглушит. Только Царь-колокол может громче звонить, да он уже давно…
Отец поблагодарил кухарку, сказал, что про Царь-колокол ему известно, поцеловал меня и покинул особняк, застегивая шинель на бегу.
Уже было поздно, но я не мог заснуть. Не раздевался, то и дело подходил к окну, ожидая увидеть знакомый экипаж.
Когда отец вернулся, то поспешил в дом еще быстрей, чем его покинул. Вся наша команда — Илья, Андрей, Анзор, Черныш и я — ждала его в гостиной.
— Не без труда донес до его сиятельства генерал-губернатора простую мысль, — громко и даже весело сказал отец. — Чем быстрей я изобличу преступников, тем скорее покину пределы подведомственного ему города. Он это