Старшина подошел точно в назначенный час. Одно слово – службист! Порядок любит. Он махнул Хрипунову рукой еще издалека. Вижу, дескать, спешу!
Сошлись. Поздоровались.
– Давай отойдем в сторонку, – предложил старшина. – Не здесь ведь тебе патроны давать.
Выбрав безлюдное место – в тихом тенистом садике, – старшина вытащил из кармана небольшой сверток и протянул его Василию.
– Здесь полсотни штук. Можешь не пересчитывать. А с тебя ровно пять косых.
Василий молча взял сверток и сунул его в карман френча, а потом достал огромного размера портмоне и отсчитал пятьсот рублей.
– Гера, можешь пересчитать, если не доверяешь. Ровно пятьсот!..
– Без надобности, Василий, – взял старшина деньги и сунул в карман.
Хрипунов вытащил из пачки денег еще несколько банкнот и протянул их старшине.
– И еще вот, возьми. Премиальные!
Старшина в знак благодарности кивнул и спрятал деньги в карман брюк.
– Вася, я вот что хотел у тебя спросить… А куда ты все мои патроны расходуешь? По банкам, что ли, в лесу пуляешь или по воробьям в оврагах? Несколько дней назад, говорят, на улице Ленина стрельба была. Целая война! Народ говорит, что какие-то во дворе сарай ограбили. – Старшина бесхитростно и добродушно улыбался Хрипунову, и трудно было понять, что это – наивное простодушие или, быть может, какая-то дьявольская хитрость.
«А не слишком ли много он хочет знать? – подумал Хрипунов, стрельнув в старшину косым глазом. – Может быть, на дело напрашивается? Пронюхал что-то? Кусок хочет для себя пожирнее урвать! Мало ему пять косых! Еще захотел подзаработать. Чтобы деньги хорошие получать, нужно как следует постараться. Это не патроны воровать со стрельбища! А не будет ли проще завалить старшину проданной им же пулей? – промелькнула шальная мысль. – Место тихое, народу никого. Никто и не увидит».
Однако Василий нашел в себе силы улыбнуться. Получилось очень располагающе, но заговорил он о другом:
– Гера, мне не нравятся твои вопросы. И вообще, на твоем месте я бы поменьше спрашивал. Я тебе плачу еще и за то, чтобы ты язык за зубами держал! Получаешь ты от меня щедро, так что тебе еще нужно? Вижу, что тебе этих денег на баб хватает. Видел я тебя как-то с одной брюнеткой лет двадцати… Красивая лярва! Если ты против, так я могу отказаться от нашего… сотрудничества. – Последние слова Хрипунов произнес холодно и как-то по-особому жестко. – Другие найдутся!
– Ладно, не ерепенься. Чего разошелся-то? Пошутил я. Свои же все-таки, не первый день друг друга знаем. – Старшина уже сожалел о сказанном, понимал, что наговорил лишнего, и коряво пытался исправить ошибку.
На лице собеседника так и читалось: «Уж больно близко ты подошел к огню». Такие парни, как этот, шутить не умеют. Вон что в городе творится! Что ни день, так убийство! А то и не одно! А сколько разговоров! Кто их знает, может быть, он как раз из тех самых, из-за кого комендантский час ввели. Мне до него нет никакого дела. Отдал патроны, получил деньги – и до свидания!»
Расстались вполне дружески, однако сказанные старшиной слова долго не выходили из головы Большака, вносили в душу сумятицу. Только вернувшись домой, уже на голубятне, среди воркующих птиц, Василий почувствовал, что успокоился окончательно. Напряженность, не покидавшая его целый день, как-то сама собой улетучилась, все, что с ним произошло, стало всего лишь несущественным штрихом прошлого дня. На душе посветлело, в безоблачное небо смотрел с настроением. Василий даже не заметил, как к нему под самую крышу голубятни взобрались Петр с Бабаем.
– Голубями все забавляешься, Большак, – весело окликнул Петешев приятеля.
Василий пронзительно и протяжно засвистел – полторы дюжины белогрудых птиц резво снялись со своих жердочек и, кружась шумной стаей, взмыли в небо. На губах Хрипунова появилась умиротворенная улыбка.
– Сильно ты их напугал, высоко взлетели! – порадовался Петешев, провожая долгим взглядом голубиную стаю.
Василий не желал замечать ни стоявшего рядом Петешева, ни подошедшего Барабаева – с мальчишеским восторгом наблюдал за стремительным полетом птиц. В обществе голубей ему всегда было привольно. Так бы и жил здесь, под крышей, вместе с голубями! А голуби, ведомые крупной широкогрудой самкой, совершая огромную петлю над домом, садом, голубятней, неустанно поднимались все выше и выше.
Хрипунов наконец обратил внимание на Алексея, сухо бросил:
– Давай, рассказывай.
– Я сегодня в бухгалтерии с одной кралей познакомился, – заговорил Барабаев, – вот она мне и рассказала, что через две недели Иванычева будет получать зарплату в Госбанке, и куда больше, чем сегодня.
– И сколько будет денег?
– Триста двадцать тысяч!
– Во сколько часов она будет в банке?
– Часа в два. Ну, может, полтретьего.
– Хорошо. Она ничего не заподозрила?
– Все в порядке, Большак. Все это мимоходом было.
– Лады… Как охрана?
– Охраны не будет, – уверил Барабаев.
Василий Хрипунов задрал вверх голову и посмотрел туда, где стая голубей, описав кривую, стала опускаться на крышу родной голубятни, и снова воздух резанул громкий свист, и робкая белокрылая стая метнулась ввысь.
– Так… Хорошо… – произнес Хрипунов, не отрывая взгляда от уносящейся под голубой свод неба стаи голубей.
Его голос ничего не выражал – не было в нем ни радости, ни торжества, отсутствовало всякое любопытство, не было и того азарта, который неизменно охватывал его, когда он приступал к очередному делу.
В Хрипунове проявилось нечто незнакомое, не поддававшееся объяснению. Петр Петешев усмехнулся: «А не слишком ли равнодушно он воспринял новость? Ему деньги, что ли, не нужны? Надежда его вон как наряжается! Старается напялить на себя все самое лучшее и модное. Сколько же она из него денег выкачала? Подругам своим болтает, что у нее собственная портниха, которая ее обшивает! Накличет Надька своей пустой болтовней беду на наши головы. Нужно будет Большаку подсказать, пусть Надька свой язык попридержит! А может, Большак чего-то предчувствует, вот и молчит!» – ужалила Петешева неприятная мысль.
– Я вот о чем думаю, Петух, – неспешно продолжал Хрипунов, внимательно наблюдая за полетом голубей, продолжавших резать крыльями синее небо, – чтобы промашки не случилось, ты меня должен подстраховать.
– Базара нет, Большак! – откликнулся Петешев. – Всегда подсоблю. Это ведь общее наше дело. Пушку брать?
– Не нужно. Ты подойдешь к ней, когда она будет возвращаться из банка, и спросишь, будет ли сегодня зарплата или нет. Этот вопрос подозрения не вызовет, она ведь твоя родственница, а потом, ведь ты тоже на этом заводе работаешь… Я же буду стоять на углу Тукаевской и наблюдать за