– Что вы такое пишете? Список покупок составляете?
– Нет, не список покупок. А ты как думаешь – что я пишу?
– Не знаю. Но раз уж я сюда пришла, разве вам не полагается что-нибудь сказать?
– Здесь, Мара, главное, чтобы говорила ты. И тебе известно, что ты в любой момент вольна уйти.
– Там Талли с отцом.
– И ты не хочешь, чтобы они узнали, что работать с психотерапевтом ты не любишь. Верно?
– Вы только задаете вопросы?
– Я их очень часто задаю. Вопросы помогают направлять мысли. У тебя депрессия, Мара. Ты достаточно умная, чтобы это понять. И еще ты наносишь себе раны. По-моему, тебе было бы полезно поразмышлять, почему ты так поступаешь.
Мара подняла голову. Доктор Блум спокойно смотрела ей в глаза.
– Мне бы очень хотелось тебе помочь, но ты должна мне позволить. – Доктор Блум помолчала. – Ты хочешь вернуть себе радость?
До головокружения – вот как сильно Мара этого хотела. Она мечтала стать той девушкой, какой когда-то была.
– Позволь мне помочь тебе.
Мара вспомнила о сеточке шрамов на ногах и руках, о восхищении, в которое приводила ее боль, о чудесной красной крови. Не сдавайся, детка.
– Да. – Едва ответ сорвался с ее губ, как в животе у нее всколыхнулась тревога.
– Ну вот, начало положено, – сказала доктор Блум, – а сеанс подошел к концу.
Мара встала и проследовала за доктором Блум к выходу. Первым она увидела отца. Он невидяще перелистывал какой-то журнал. При появлении Мары отец поднялся, но сказать ничего не успел – доктор Блум его опередила:
– Уделите мне минутку, мистер Райан? Проходите.
Они скрылись в кабинете, а Мара осталась смотреть на закрытую дверь. И что докторша скажет отцу? Ведь все, что происходит во время сеансов, это врачебная тайна, доктор Блум обещала. «Тебе восемнадцать лет, – сказала она, – ты взрослая. Поэтому и сеансы мы проводим один на один».
– Так-так-так.
Мара медленно обернулась. Скрестив руки на груди, у стены стоял Пэкстон. Снова весь в черном. Винтажный жилет обнажал вытатуированную на ключицах и шее фразу: «Спустимся вместе в подвалы безумия?»
Пока Мара рассматривала каллиграфически выписанные буквы, Пэкстон приблизился к ней.
– Я думал о тебе. – Он осторожно дотронулся до ее руки. – Ты умеешь веселиться, девочка из хорошего района?
– Это как? Кошек в жертву приносить?
Он улыбнулся – лениво и плотоядно. Прежде еще никто не смотрел на Мару так, словно она съедобная.
– Встретимся завтра в полночь.
– В полночь?
– Колдовское время. Впрочем, ты небось с парнями только в кино ходишь и на веганские вечеринки.
– Ты обо мне ничего не знаешь.
Глядя ей в глаза, Пэкстон снова улыбнулся.
– Приходи.
– Нет.
– Не выпускают по вечерам погулять? Бедная богатенькая девочка. Ясно. Но я тебя все равно буду ждать у колоннады на Пайонир-сквер.
У колоннады? Где ночуют бездомные, которые стреляют у туристов сигареты?
Дверь у нее за спиной открылась.
– Спасибо, доктор Блум, – услышала она голос отца.
Мара отшатнулась было от Пэкстона, но тот беззвучно рассмеялся, и Мара осталась на месте.
– Мара, – резко позвал отец.
Она знала – отец видит, как его дочь, когда-то невероятная красавица, болтает с накрашенным парнем в цепях. В ярком свете ламп выкрашенные пряди в волосах Пэкстона почти светились.
– Это Пэкстон, – сказала Мара отцу, – он со мной на терапию ходит.
Отец едва взглянул на Пэкстона.
– Пошли. – Отец взял ее за руку и вывел из приемной.
Глава двенадцатая
В ту ночь, после долгого и трудного дня, когда отец сделал тысячу робких попыток переубедить Мару и уехать из Сиэтла, она лежала без сна, уставившись в потолок. В конце концов отец сдался и позволил ей пожить у Талли, но при условии, что она будет соблюдать правила. При одной мысли об этих правилах у Мары болела голова, поэтому отъезду отца она обрадовалась.
На следующий день они с Талли, словно туристы, гуляли по берегу и наслаждались солнцем. Но когда наступила ночь, Мара поймала себя на том, что думает о Пэкстоне.
Встретимся в полночь.
Электронный будильник на тумбочке рядом отсчитывал минуты.
11:39
11:40
11:41
Буду ждать тебя у колоннады.
Выкинуть из головы это обещание не получалось.
В Пэкстоне есть загадка – отчего бы не признать это? Парней, похожих на него, Мара еще не встречала. Рядом с ним она острее чувствовала жизнь. Какое-то сумасшествие. Да он и есть чокнутый. И возможно, опасный. Мало ей, Маре, своих забот, так еще из-за него переживать. И маме он не понравился бы.
11:42
Кто вообще назначает свидания в полночь? Готы, торчки да еще, может, рок-звезды. А Пэкстон не рок-звезда, хоть и похож.
11:43
Мара села в кровати.
Она пойдет. Мара поняла, что давно уже приняла это решение – возможно, в тот самый момент, когда он предложил ей встретиться. Она вылезла из постели и оделась. Почистила зубы и впервые за целую вечность накрасилась. После чего тихо выскользнула из комнаты и прикрыла дверь.
По полу тянулись длинные тени, за окном, под черным небом, калейдоскопом цветных огней переливался Сиэтл. Дверь в комнату Талли была закрыта, но из-под двери пробивалась полоска света.
11:49
Мара взяла рюкзак, сунула в карман мобильник и двинулась к выходу. В последний момент она остановилась и написала коротенькую записку: «Встречаюсь с Пэкстоном на Пайонир-сквер». Записку она спрятала под диванную подушку – мало ли, вдруг полиция станет ее искать?
Затем Мара на цыпочках прокралась к лифту. Внизу, опустив голову, быстро прошла через вестибюль и, смешавшись с толпой прогуливающихся, направилась к Пайонир-сквер.
Несмотря на поздний час, на площади жизнь так и бурлила. Закусочные и бары распахивали двери перед посетителями и выпускали тех, кто уже насытился. Время от времени прорывалась громкая музыка. Этот злачный район, получивший название в те времена, когда по Йеслер-стрит на берег свозили древесину, сейчас превратился в пристанище бездомных и центр притяжения для любителей ночной жизни и стильных джаз-баров.
Колоннада представляла собой местную достопримечательность – черная железная конструкция на углу Фёрст-стрит и Джеймс-стрит. Ее облюбовали бездомные – спали, растянувшись на скамейках и укрывшись газетами, курили и болтали.
Мара увидела Пэкстона раньше, чем тот заметил ее. Парень привалился к столбу и что-то писал на клочке бумаги.
– Привет, – сказала Мара.
Он поднял голову.
– Ты пришла, – проговорил он, и что-то в голосе – а может, глазах – выдало, что он ждал ее.
– Я тебя не боюсь, – заявила она.
– А я тебя боюсь.
Что он имеет в виду, Мара не поняла, зато вспомнила мамины рассказы о