— Я бы с тобой согласился, но мои обстоятельства сложнее. Я могу пообещать только ответы на твои вопросы. К весне прибудет человек, который сможет сказать больше, — в такой перспективе я должен сидеть взаперти еще месяц или два. А потом? Кто даст гарантии, что это не будет местный охотник на монстров, указывающий Олафу, во что тот должен верить? Итого, меня водят за нос, обещая ответы на вопросы, заставляя участвовать в глупых местных разборках.
— Ответы, сейчас или потом… я ухожу сейчас. Можешь дать мне свои дочь и жена, я их не есть, — если он действительно хотел их спасти, то давно бы отправил с надежными людьми в укромный уголок. Но кто знает, какие причины останавливали его. Фантомные цепи или реальные обещания?
— Я не могу, таковы условия моего обещания, это соглашение истинно верующих, иначе я буду наказан, — ничего не понятно. Его сослали вместе с семьей? И опять, какая-то вера. Во что в кого они верили? — Мое государство, империя, дом требует от меня выполнения обязанностей, нет обязанностей, нет порядка… — возможно, он хотел еще что-то сказать, но раздался глухой звон колокола. Строго взглянув мне в лицо, он выбежал из комнаты, не заперев за собой.
Теперь я оставался один, с открытой дверью. Одинокие шаги быстро удалялись по коридору, и только вдалеке, где звенел колокол, шумели голоса и доносились звуки бурной деятельности. Подождав немного, я осторожно, пытаясь не греметь крыльями, выбрался в пустой проход. За ним показались несколько полузаваленных комнат, которые могли служить приемными банка. Далее по восстановленным лестницам я вышел в главный зал торгового центра. По углам еще слышались разговоры, но основная часть шума переместилась на поверхность.
Пройти незамеченным прямо наверх точно бы не получилось. Да и зачем? Это также могло означать, что я собираюсь вступить в бой, распугав по дороге половину союзников или испортив вечеринку, на которую они все там собрались. Ближайшая шахта лифта была завалена почти полностью, и неизвестно, сколько еще слоев земли нужно преодолеть до поверхности. Поэтому я оставался ждать, размышляя о том, что пока дела Олафа не будут улажены, добиться от занятого человека ответов на свои меркантильные и повседневные вопросы будет невозможно. И тут моя совесть медленно начала капать мне на мозги, пока на поверхности не протрубил горн.
Кто он такой и сколько еще людей собралось в этом гарнизоне, чтобы противостоять толпе у ворот? Странно, что кроме него никого не было в моей камере. Видимо сейчас каждому хватало забот, и никто из них не удосужился поинтересоваться мной, застряв в ответственный момент в толкучке на выходе. Сомнения заставляли двигаться вперед. Такой маленький форт не мог бы устоять перед оравой, которую я недавно видел. А потом нас могли бы завалить и похоронить здесь заживо, и на этот случай наверняка остался бы какой-нибудь тайный проход.
Покрутившись некоторое время по освобожденным проходам, я нашел несколько лестниц, ведущих глубоко вниз, и знакомые кладки камня, за которыми наверняка скрывалась канализационная сеть. Возле одной из них я нашел небольшой прорытый тоннель, выходящий на участок огромной подземной магистрали, которая, как и все вокруг, по большей части покрывалась земляными насыпями. Подозревая, что путь на поверхность по всем этим катакомбам будет не близким, потеряв всякую осторожность, я вернулся назад.
— А-в, а-в. А-а! — резкий визг вышиб меня из собственных мыслей, когда я поднимался по глубокой лестнице технического назначения. Выйдя в холл, я заметил пару женщин, одна из которых была женой Олафа. Она держала брыкающуюся в конвульсиях паникёршу за руки и даже не пыталась обращать внимания на источник ее страданий. На эти звуки из построек высунулись еще несколько голов, обозначивших увиденное вздохами и завыванием. Были и уже знакомые мне лица, которые только настороженно смотрели в мою сторону, стараясь не высовываться.
— Сгинь! — властным выкриком, явно борясь с собой не меньше чем с испуганной, она решила обозначить мое место в этой ситуации. На что я лениво встал за стеной обвалившейся арки, выслушивая в след едва слышные восторженные и протяжные оканья. — Успокойся,… не бойся, он ничего нам не сделает.
Сверху, за едва слышной торжественной речью, донесся громкий хор голосов. Было ли это началом чего-то или все просто готовились? Правил здешних битв я не знал. А пока из-за угла все еще доносились всхлипывания и звуки возни с причитаниями, я все еще тешился фантазиями о том, как это остановить. Хорошее землетрясение и обвал поперек враждующих сторон был бы кстати, но даже если где-то там пролегала едва уцелевшая подземка, времени на подготовку ее обрушения уже не хватало. Выйдя посреди битвы, я мог бы сделать лужу… раскаленной земли и отпугнуть несколько людей. Или нервы могли бы сдать и не выдержать всей заварившейся каши.
— Почему ты не наверху? — неожиданный вопрос супруги, оказавшейся с другой стороны проема, стал сам собой разумеющимся. Был ли ответ на него таким же непростым, как и причины по которым Олаф не мог оставить свою семью далеко в безопасном месте? — Они умрут, а ты сидишь здесь, ничего не делая. Почему? — потому что так умрет меньше, или я чего-то не знал и ответ на вопрос «как разнять толпу?» торчал из моей спины или затылка, но ничего не делать было по-настоящему тяжело.
— Я защитить, вас. Это глупо, война. Вы выбрали, смерть. Уходить в безопасность, жить там никого не война, защищать свою жизнь. Вы сами воевать, за веру? Глупо. Это всегда личное, никому не интересно. Другие могут смеяться, близкие понимать. Никто не объяснять какая ваша сторона правильная, — из меня вырвался поток оправданий. Может быть, я не боялся. Только выйти, как в прошлый раз, из бункера, не мог.
Глава 11
Бойня
Что происходит, когда мы отказываемся от определенных поступков, а потом думаем: «взглянуть одним глазком и на этом все»? Сидеть вечно в бункере, все равно бы не вышло.