Публике это не понравилось. Опять начались свистки, шиканье… Несколько человек завывало. Кто-то мяукал. Двое-трое кричали петухом. Слышались возгласы «трусы». На арену вылетела пустая бутылка.
Николай Иванович сидел и бормотал:
– Вот так корова! Быку нос утерла. Господа тореадоры боятся на нее и выходить. Попрятались, как тараканы в щели.
Корова, обежав два раза вокруг арены, остановилась и рыла раздвоенным копытом землю. Тореадоры начали вылезать из-за барьера и разместились по арене. К корове подбежал статный тореадор в мавританских серьгах, остановился саженях в трех от нее и, распоясав свой широкий красный пояс, стал потрясать им перед коровой. Корова стремительно бросилась на тореадора в мавританских серьгах, но он увернулся, и она пробежала мимо. К ней подскочил тореадор в зеленой куртке с позументами и стал манить ее к себе пальцами, не спуская с нее глаз. Она бросилась на него. Он перескочил ей через голову. Корова кинулась на третьего тореадора. Тот бросился ей пол ноги и уронил ее. Она споткнулась об него, упала на передние колена, повалилась на бок. Тореадор выскользнул из-под нее, поднялся, дал ей ногой пинка в бок и быстро отскочил в сторону.
Сейчас только негодующая публика от этих маневров пришла в неописанный восторг. Раздался гром рукоплесканий. Крики «браво!» слились в какой-то рев. На сцену полетели букетики цветов. Ламы махали веерами, платками, зонтиками. Тореадоры раскланивались, прижимая руки к сердцу, посылая воздушные поцелуи. Испанка-наездница поручила гусарскому офицеру передать тореадорам свою бомбоньерку с конфетами, что тот и сделал.
Корова поднялась на ноги и смотрела на двери, ведущие в стойла. Она чувствовала себя побежденной и успокоилась. Двери в стойла отворились. Веревка, на которой была привязана корова, брошена экартером на землю, и корова помчалась в стойло. Экартер в красной куртке, переваливаясь с ноги на ногу, направился за ней.
– Но ведь, в сущности, все это очень однообразно, – говорила Глафира Семеновна. – Что выделывали с быком, то выделывали и с коровой. Неужели и при третьем быке то же самое будет? – спросила она доктора.
– Конечно, то же самое. Впрочем, здесь это любят и однообразием не стесняются, – отвечал доктор. – Теперь вот подождем быка, предназначенного для любителей из публики, – прибавил он.
30
Но вот показалось третье животное. Это был опять бык, но представление с ним далеко не напоминало представление с его предшественниками. Он был бледно-серой шерсти с каким-то даже розоватым оттенком. Выбежал он довольно быстро, так что экартер, державший его на веревке, еле успевал за ним. Оббежав арену, бык остановился, нагнул голову и стал подбирать огрызки яблок, брошенных на арену, и есть их. Тореадоры подскочили к нему и стали его дразнить, помахивая платками и поясами, но он не обращал на них внимания и продолжал подбирать куски яблок. В публике послышался смех и ропот. Тореадоры пустили в ход дерганье за хвост быка, но бык только обернул голову, махнув по их направлению рогами, и, в довершение всего, добродушно лег на мягкую постилку арены. Сначала публика разразилась хохотом, но потом затопала ногами, застучала палками, зашипела, засвистала и закричала:
– Вон его! Вон! Убрать быка!
Раздавались возгласы:
– Убить его! Повесить! Смерть быку!
Экартер дернул за веревку, но бык не поднимался и продолжал пережевывать жвачку своим слюнявым ртом.
– Вот так бык! Вот так представление! Он вовсе и не желает вступать в драку. Он смирнее овцы! – вскричал Николай Иванович.
– Так и надо, так и следует… Молодец бычок… С какой стати драться! – говорила старуха Закрепина. – Не правда ли, душечка? – обратилась она к Глафире Семеновне.
– По-моему, это самое лучшее представление, – отвечала та со смехом.
А публика уже ревела, требуя удаления быка. Тореадоры испробовали все средства, чтобы раздразнить его, но он хотя и поднялся, а на помахивание перед ним платками отвечал только помахиванием головой. Наконец была отворена дверь в стойло, и бык быстро скрылся с арены.
Предстояло представление с четвертым быком, предназначавшимся для игр с ним публики. Тореадор в темно-зеленой куртке с золотым шитьем поднял голову кверху и жестами стал приглашать из мест желающих принять участие в упражнениях с быком. Из верхних мест тотчас же начали спускаться на арену, перелезая через многочисленные загородки, молодые парни в пиджаках и испанских фуражках, солдаты в красных панталонах, блузники. Перелез и какой-то старик в черном сюртуке и цилиндре. Они снимали пиджаки и мундиры и складывали их у барьера. Некоторые снимали и фуражки. Старик – это был сухощавый старик без бороды и усов, тщательно выбритый, с седой щетиной на голове – сдал свой цилиндр кому-то в ложу на хранение. Один рыжеватый парень снял с себя даже жилет и сапоги и очутился босиком. Из мест вышло человек десять. Им аплодировали. Аплодисменты увлекли рыжеватого парня. Он ловко перекувырнулся и стал ходить по арене колесом.
Но вот выбежал белый бык. Бык этот был без веревки. Рога его были в серых гуттаперчевых чехлах и были удлинены тупыми гуттаперчевыми же концами. Выбежав, бык остановился. Тореадоры отошли к барьеру и в живописных позах, сложа руки на груди, издали наблюдали за быком. Любители тотчас же окружили быка, который, пробежав несколько шагов, остановился посреди арены. Первым выступил перед быком солдат в красных панталонах, очень невзрачный, с корявым коричневым лицом. Он припрыгнул перед быком и тотчас же сделал ему нос из пальцев. Бык ринулся на солдата с опущенными рогами – солдат увернулся, и бык промчался вперед. Аплодисменты. Солдат расчувствовался и стал кланяться в места, прижимая руку к сердцу, совсем забыв следить за быком. А бык обернулся, налетел на солдата и поддал его гуттаперчевыми рогами так, что солдат рухнулся на землю, как пласт. Свистки среди публики. На выручку солдата выбежал совсем молоденький паренек с красной тряпицей в руках и стал потрясать ею. Бык отскочил от солдата, налетел на паренька с красной тряпицей, уронил его, перескочил через него и унес с собой на рогах и красную тряпицу. Тряпица мешала быку, заслоняя один глаз. Он остановился и потрясал головой, пробуя ее сбросить, но перед ним появился старик и манил его. Бык бросился на старика,