– Тебя за такое сразу уволят, – покачал головой Джона. – И прямым рейсом направят в дурдом.
– Поэтому я и говорю – намекните! Чтобы это невозможно было использовать против меня, однако у всех осталось впечатление, будто они понимают, что происходит. Дальше будем действовать по ситуации.
Джона на пару секунд задумался и кивнул:
– Договорились. Тогда я свяжусь с вами, если что-то выясню. А вы… врите и будьте осторожны.
– Как будто нам сейчас остается что-то другое, – заметил Энлэй.
Джона и правда не задержался. Оле не хотелось отпускать его, хотя она и не могла сказать, что ее сдерживает какое-то особое дурное предчувствие. Просто теперь, когда разум окончательно прояснился, ее догонял тот страх, который она обязана была испытать при недавнем нападении.
В комнате было тепло, однако она все равно чувствовала холод – словно оказалась в том самом лесу и вот-вот погибнет, как Дерек…
Энлэй, которому она в первые дни знакомства приписывала эмоциональное развитие бревна, мгновенно все заметил. Он не выразил удивления, не стал задавать вопросов. Он просто достал из шкафа плед и передал ей.
– Спасибо, – кивнула она. – Только, пожалуйста, не уходи. От живого тепла иногда больше пользы.
Он кивнул, вернулся на диван, и Оля тут же прижалась к нему. Она понятия не имела, что он думает о ней, и сейчас это было не так уж важно.
– Так почему ты не любишь русских? – спросила она.
– Думаю, тебе лучше отдохнуть.
– Ты серьезно считаешь, что я сейчас засну? Ага, конечно! Я тут, вообще-то, на грани нервного срыва, и мне хочется говорить.
– Поговори о другом.
– Говорить о чем-нибудь значимом, – уточнила она. – Чтобы это было по-настоящему важно, а не просто заполняло воздух звуком!
– Тогда придумай другую тему, потому что я не испытываю никакой нелюбви к русским. Это все сплетни.
– Я тоже сначала подумала, что это сплетни. Но когда я спросила тебя об этом в прошлый раз, ты отреагировал очень… эмоционально. Для тебя это важно! Так почему? Слушай, ты только что видел меня в состоянии вареной картошки, можно сказать, я эмоционально раскрылась по максимуму! Как насчет ответного шага?
– С тобой это произошло против твоей воли.
– Поэтому я и говорю: ты в любом случае раскроешься меньше!
Он промолчал. Оля решила, что он собирается уйти от ответа и теперь. Было немного обидно, но сил уговаривать его не осталось. Она поплотнее закуталась в плед, однако нервная дрожь никак не утихала.
Энлэй же не замкнулся в себе. Он просто взял паузу в несколько минут – и все-таки решился. Он открыл на смартфоне фотографию и продемонстрировал Оле. Со снимка на нее смотрел молодой мужчина, высокий, могучий, голубоглазый и светловолосый, похожий на одного из тех русских богатырей, которых любят рисовать в мультфильмах и на обложках книг.
– Это кто? – удивилась Оля, разглядывая молодого красавца.
– Это Дмитрий Карелин – причина того, что у меня не все гладко с твоими соотечественниками, – неожиданно ответил Энлэй на чистейшем, лишенном акцента русском языке.
Тридцать пять лет назад Дмитрий Карелин работал в Китае при посольстве. Молодой обаятельный переводчик безупречно выполнял свои обязанности – и вовсю использовал свободное время. Он посещал любые мероприятия, на которые у него получалось достать приглашение, – от светских раутов до бурных вечеринок. На одной из таких вечеринок он и познакомился с юной китаянкой Сюжон. То, что начиналось как легкий флирт, очень быстро превратилось в настоящий роман, отчаянный настолько, что Дмитрий готов был поставить на кон свою карьеру.
Молодым все-таки разрешили пожениться, но в Китае не оставили. Новоиспеченное семейство Карелиных покинуло Поднебесную – а Сюжон разорвала все связи со своей семьей. Ее родные так и не простили ей выбор, который посчитали позором.
Но сама она ни о чем не жалела. Молодые люди были не слишком богаты, но и не бедны, Дмитрий обеспечил им уверенное место в среднем классе. У пары родилось трое детей, и двое старших восприняли союз родителей совершенно спокойно. Ну а третьим был Энлэй, и у него как раз случился кризис идентичности – хотя сам он не определял его такими словами ни в детстве, ни сейчас.
Из троих детей он один выглядел как чистокровный китаец. Это не только привело к насмешкам в школе, которые рослый и крепкий Энлэй с легкостью преодолел, но и заставило заинтересоваться своими корнями. Все остальные в их семье смирились с тем, что родственники Сюжон не желали ее знать. Энлэй же пытался их понять, а для этого ему нужно было больше данных.
Пусть и не сразу, но мать все же решилась ему рассказать. Так он узнал, что ее семья была не просто уважаемой – знатной и очень богатой. Из тех, где ребенку на совершеннолетие дарят и дом, и машину, считая это мелочами. У всех кузенов Энлэя с младенчества была роскошная жизнь, на фоне которой его существование казалось совсем жалким.
– Дело было не в деньгах как таковых, – подчеркнул он. – Дело было именно в стиле жизни… Они путешествовали по местам, о которых я не мог и мечтать, встречались с людьми, которых я видел только по телевизору. А теперь умножь это на то, что я выяснил все это подростком.
– Был скандал?
– Еще какой…
Энлэя не покидало ощущение, что мать украла у него ту самую жизнь мечты. Справедливые замечания Сюжон о том, что без Дмитрия он вообще не появился бы на свет, подросток умело пропускал мимо ушей.
Он попытался связаться с китайскими родственниками, однако получил предсказуемый отказ со всех сторон. Сюжон была далеко не единственным ребенком в семье, ее родители счастливо воспитывали более «чистых» внуков и Энлэя не желали знать.
По-хорошему, ему следовало обвинить их – или не обвинять никого вообще. А он обвинил в своих бедах смешанное происхождение. В России его дразнили за то, что он китаец, в Китае не признавали за то, что он русский. Ему казалось, что нельзя объединить две эти грани, нужно выбрать одну.
– И ты предпочел быть просто якобы китайцем? – удивилась Оля. – Почему?
Энлэй молча обвел рукой собственное лицо и бросил на девушку укоризненный взгляд.
– Поняла, прости…
С семьей он ссориться не прекратил, сразу после поступления уехал из квартиры, поселился в общежитии. Естественно, это задевало его родителей. Но сначала нелюбовь к собственному наследию была проявлением типичного подросткового упрямства, а потом стала привычкой.