устремляются мои думы?.. —
говорится в знаменитой танка Сайгё.
Басё не был монахом, но всю жизнь оставался ревностным последователем Дзэн-буддизма. Осенью, когда начинает сеять холодный дождь, вся Природа служит воплощением идеи Вечного Одиночества. Оголяются деревья, суровый и неприветливый облик приобретают горы, ручьи кажутся еще прозрачней, и вечером, когда уставшие от дневных забот птицы тянутся к родным гнездам, одинокий странник объят раздумьем о судьбах человеческих. Его настроение созвучно природе. И вот Басё слагает трехстишие:
Путешественник —
так отныне нарекусь.
Осенние дожди…
Далеко не все мы склонны к аскетизму, но, наверное, в каждом из нас живет подсознательное стремление проникнуть за грань земного бытия, туда, где душа может в покое осмыслить свою участь и свое истинное предназначение.
Когда Басё еще изучал Дзэн под руководством мастера Буттё, наставник однажды посетил его и спросил:
– Как ты поживаешь в последнее время?
– После недавнего дождя мох стал еще зеленее, – ответствовал Басё.
– Какой же Закон Будды важнее зелени мха? – продолжал Буттё.
Этот старый пруд!
В воду прыгнула лягушка —
одинокий всплеск…
Так ответил Басё, положив, согласно легенде, начало новой эпохе в истории хайку. До Басё хайку были в основном лишь игрой слов и не имели связи с реальной жизнью. Мастер задал поэту вопрос: что есть высшая истина, которая важнее всех частностей мира, и Басё в поисках ответа обратил внимание на прыгнувшую в пруд лягушку. Плеск воды нарушил безмятежное спокойствие. И вот уже постигнут источник жизни, а художник, сидя перед домом, следит за сменой своих душевных состояний, которые корреспондируют с миром, находящимся в вечном обновлении и становлении. Результатом этого процесса и будет явленное нам трехстишие из семнадцати слогов. Басё был поэтом Вечного Одиночества:
Оголенная ветвь —
на ней примостилась ворона.
Вечер осенний…
Простота формы не всегда предполагает тривиальность содержания. Великая Запредельность улавливается в образе одиноко сидящей на мертвой ветке вороны. Все на свете рождается из бездны Таинства, и через любой предмет мы можем заглянуть в эту бездну. Вовсе не нужно сочинять поэму из многих сотен строк, чтобы дать выход тому чувству, которое пробуждает в нас созерцание бездны. Когда чувства достигают высшей точки, мы немеем, мы храним молчание, потому что слова здесь бессильны. Даже семнадцати слогов иногда бывает слишком много для передачи чувств. Японские поэты и художники, находящиеся под влиянием Дзэн, всегда предпочитают использовать минимальное количество слов и минимальное количество мазков кисти. Слишком полное самовыражение не оставляет места для домысливания, а суггестивность и есть секрет японского искусства.
Некоторые художники намеренно создают картины, окутанные флером таинственности. В сущности, чем меньше улавливает зритель, тем лучше. Мазки, линии, тоновое наложение – с помощью этих средств можно передать любой объект, произвольно взятый из окружающей нас действительности – будь то птицы, горы, люди или цветы. Художники такого типа мало заботятся о том, как воспринимаются их произведения. Разумеется, это крайность. Ведь если каждый по-своему будет судить о сочетании линий, мазков и цвета на картине, подчас делая выводы противоположные тому, что имел в виду автор, то к чему же вообще браться за кисть. Однако художник может возразить: главное, чтобы был понят дух произведения. Японские художники прежде всего стремятся передать тот глубинный, внутренний импульс, который вдохновил их на создание произведения. Порою они и сами не знают, как это сделать. Они лишь издают восклицание или окунают кисть в тушь. Это может и не считаться искусством, ибо в действиях художника нет ничего «искусственного». Или же это чрезвычайно примитивное искусство. Но вправе ли мы давать такие оценки? Как бы далеко ни завела нас цивилизация, которая по самой сути своей искусственна, мы всегда в глубине души стремимся к безыскусности – в ней конечная цель и смысл усилий каждого художника. И какое же богатейшее искусство бывает скрыто под излюбленной японскими мастерами личиной безыскусности! Наполненное богатым содержанием, несущее суггестивное начало и совершенное в безыскусной простоте. Таким путем воспроизвести дух Вечного Одиночества и призваны рисунки тушью суми-э или трехстишия хайку.
В эстетике Басё идею Вечного Одиночества передает дух фуга (или, иначе, фурю). Фуга буквально означает «изящество», «утонченность», подразумевая очищение и улучшение жизни, – конечно, не в современном понимании, связанном с повышением уровня жизни. Имеется в виду бесхитростное наслаждение жизнью, стремление к атмосфере саби и ваби, а не к материальному комфорту и острым ощущениям. Жизнь по законам фуга находит добрых друзей в цветах и птицах, в камнях и реках, в дожде и луне. Басё в предисловии к одному из своих лирических дневников «Записки из заплечной котомки» («Ои-но кобуми», 1691) ставит себя в один ряд с такими художниками, как Сайгё, Соги, Сэссю и Рикю. Все они были «фурабо», то есть «фанатиками» в своей неисчерпаемой любви к Природе. Вот о чем он пишет в дневнике: «В моей телесной оболочке из сотни костей и девяти отверстий обитает существо, которое назвал я как-то “Фурабо – Монах «Марля на ветру»”. В самом деле, вспомните, с какой легкостью ветер разрывает и треплет марлю. Существо это долгое время увлекалось сложением шуточных стихов кёку и, наконец, решило посвятить им всю жизнь. Порой, однако, это занятие надоедало человеку, и он подумывал о том, чтобы все бросить, порой же он делал большие успехи и мнил себя выше прочих поэтов. Сердце его обуревали противоречия, искусство лишило его покоя. Одно время человек стремился занять прочное положение в жизни, но поэзия не позволила ему этого; попытался он также заняться науками, чтобы изгнать невежество из умов, но по той же причине намерению его не суждено было осуществиться. В конце концов ему, неумелому и бесталанному, осталось в жизни одно – то, что присутствует и в вака Сайгё, и в рэнга Соги, и в картинах Сэссю, и в чайной церемонии Рикю.
Роднит все эти виды искусств дух фуга – кто следует ему, приемлет Природу, как она есть, и умеет сдружиться с четырьмя временами года. Ничего другого не видит художник, кроме цветов, ни о чем ином не думает он, кроме как о луне. Если человек видит не одни лишь цветы, он подобен варвару. Если в глубине души помышляет он не о луне, значит, он ничем не лучше птиц и зверей. Говорю вам: преодолейте варварство, отриньте низменную звериную сущность, следуйте Природе, вернитесь к Природе!»