— Не спеши. Каждому уготован свой черёд, и возвращению тоже.
— Но я не могу медлить… Мне нужно рассказать им всем. Они все должны знать правду.
А потом я вспомнил ту волну мутантов, на которую мы наткнулись в гипермаркете. И меня охватил ужас.
— Господи… Нет… Так не может быть. Не должно!
— Сейчас ты боишься, что все твои друзья погибли. Но бояться не значит знать наверняка.
— Вы не видели сколько их там! Не видели, чтобы спокойно об этом говорить!
— Я видел многое из того, что казалось предречением чьей-то судьбы. Многое из того, что лишало всяческих надежд. Однако, многое мной воспринималось ошибочно, сквозь призму страха и незнания.
— И что Вы предлагаете? — я подошёл к старику и посмотрел на него сверху вниз через костёр. — Сидеть здесь и ждать «прозрения»?
— Я предлагаю тебе поужинать. — Платон протянул наполненную миску. — Ты ослаб, и нужно время, чтобы организм полностью восстановился. К тому же, по тебе видно, что ты давно не ел. Поесть не помешает, а потом, когда ты немного отдохнёшь, мы отправимся с тобой вместе.
Я смотрел на старика, на его невозмутимый взгляд, а потом перевёл глаза на миску с каким-то варевом зелёного цвета. Внешне похлёбка напоминала собой суп, и пахла довольно ободряюще. Я почувствовал, как у меня засосало под ложечкой. Не размышляя особо долго, я принял миску и ложку, сел на матрас и принялся за трапезу. Аппетит нарастал с каждой ложкой, подгоняемый приятным вкусом Платоновой похлёбки.
Мы просидели долго, ужиная в полном молчании. Я лишь единожды прервал её, попросив добавки; старик охотно подлил мне ещё. Когда закончили, я откинулся к стене и взялся за живот, в котором расползалась приятная сытость. Старик вновь закурил, и мы оба слушали, как трещат уничтожаемые огнём палочки, ручки кресел и корешки книг. Увидев это, Константин Александрович бы точно рассвирепел.
Потом, когда молчание мне наскучило, я спросил:
— А остальные? Вы их видели? Тех, с кем я пришёл сюда?
— Нет. Одни убитые тела упырей на лестнице, следы крови вокруг, но тел твоих спутников я не обнаружил. Кроме одного, конечно же.
Я обречённо вздохнул. Конечно, услышать однозначный ответ, живы они или нет, было бы нелегко. Но если бы старик сказал, что они все мертвы, я бы по крайней мере знал наверняка.
— Что же с ними стало?... — проговорил я почти себе под нос.
— Они были тебе друзьями? — Платон посмотрел на меня через огонь, в глазах у него отражались языки пламени.
— Они были… частью семьи, что ли. Одной, большой семьи. Все.
— Думаю, ты и сам прекрасно понимаешь, что с ними могло стать.
— Надеюсь, что это не так…
Я ещё какое-то время сидел, смотрел на огонь, вспоминая Виктора Петровича, Илью, Ивана, Семёна Владимировича…. Алекса. Я искренне надеялся, что старому охраннику и двум поисковикам удалось избежать ужасной участи. Удалось спастись. Ведь не может быть так, чтобы прирожденные для таких дел – для такого сурового и тяжкого мира подходящие могли вот так сгинуть. Не про них было это...
А Алекс… Я только сейчас подумал о том, что он совершил – о его самопожертвовании ради того, чтобы мы смогли дойти до своей цели. Чтобы, вернувшись назад, мы подарили остальным надежду. Хоть слабый и тусклый, но всё же проблеск света.
И я осознал, что не имею права сидеть здесь дольше. Не имею права расслабляться, что позволил себе сейчас. Пока задача не будет выполнена. Пока я не вернусь в университет с новостями, какими безумными бы они не были. И пока не посмотрю в глаза Саши и не обниму её, как и всех своих друзей.
Но что мне сказать им про членов отряда? Вопросы, почему я вернулся один, несомненно будут. Рассказать всё, как есть, а потом будь что будет? Но если я готов взять ответственность за то, что произошло со связистом, за других я ответственность взять не могу, ведь я даже не знаю, живы они, или нет. Но это уже потом, сейчас нужно вернуться для начала.
— Нужно идти, — сказал я, поднимаясь.
Платон посмотрел на меня, потушил свою сигарету и поднялся тоже.
— Я направлюсь с тобой.
— Зачем Вам со мной?
— Потому что, это одна из задач моего странствия – помогать таким, как ты.
Он поднял свой рюкзак с радиопередатчиком, перекинул сумку через плечо и взял «ППШ», который я заметил только сейчас. С таким древним оружием в руках общий вид этого необычного старика становился ещё более причудливым.
Когда мы вышли из квартиры и спускались по лестнице, я осмотрелся: на ступенях лежали распластанные здоровые бурые туши, покрытые грубой шерстью; стены рядом и напротив были испещрены пулевыми отверстиями, но тела Ильи действительно не обнаружилось. Как не обнаружились тела двух других поисковиков у самого выхода. А все квартиры, на каждом из тёмных и мрачных этажей, были безмолвны и заперты – будто весь дом пребывал сейчас в спячке. И вынимать из неё огромное бетонное чудище очень не хотелось.
Платон разжёг факел. Я надел респиратор, переключил предохранитель на автомате, и мы вышли из подъезда. Снаружи веял холодный ветер, и огонь по обыкновению своему нервно затрещал. Платон обернулся ко мне, и я спохватился:
— Вы что?! Наденьте респиратор!
Старик недоумённо приподнял бровь.
— Зачем?
— Как – зачем?... — ошеломлённо спросил я. — Туман опасен! Им нельзя дышать!
— Не более опасен, чем, скажем, огонь. И дышать им не так вредно, как той же самой пылью. И когда придёт время – ты сам поймёшь это. А теперь идём. Путь не короток, и сейчас лучше не задерживаться здесь.
Исполинский каменный лик невозмутимо возвышался над асфальтированной площадкой, над туманной завесой, покорно расступившейся вокруг, и вырисовывался белыми очертаниями на фоне потускневших стен и чёрного, бездонного неба над ними. Рядом покоилось ещё одно лицо, но казавшееся суровее и деловитее своего безмолвного соседа. Рядом с ним – другое, и все восемь огромных каменных ликов встретили нас хмурыми и опустошёнными взглядами. Их взоры, как мне показалось отсюда, со ступеней, были направлены именно на нас – тусклые, обречённые и лишённые всякой надежды.