Наконец, известности баснописца способствовало распространение его портретов, которые не только прилагались к его сочинениям, но с середины 1820‑х годов продавались и отдельными листами[901]. Таким, каким Крылова можно было увидеть на улице, запечатлел его Г. Г. Чернецов на созданном в 1832 году этюде к большой картине «Парад на Царицыном лугу 6 октября 1831 г.». Это изображение группы известнейших писателей: Гнедича, Жуковского, Пушкина и Крылова – пользовалось таким успехом, что художник получил несколько заказов на его копирование, а в 1836 году выпустил в виде литографии[902]. Так же в профиль нарисован и персонаж панорамы Невского проспекта; на нем такой же прямой цилиндр и длинный сюртук[903]. Столь разительное сходство неслучайно; учитывая, что Садовников начал работать над левой стороной проспекта после 1831 года, он вполне мог воспользоваться этюдом Чернецова как образцом[904].
Ил. 40–41. Панорама Невского проспекта с фигурой Крылова (?). Гравюра П. С. Иванова по рис. В. С. Садовникова. 1835. Фрагменты.
Ил. 42. Чернецов Г. Г. Крылов, Жуковский, Пушкин и Гнедич. 1832.
Заметим, что для появившихся в 1830‑х годах изображений баснописца в группах людей практически обязательным стал именно профильный ракурс, подчеркивающий тучность как самую яркую особенность его внешности. Так Крылов показан не только у Чернецова и Садовникова, но и на виньетке к первой части альманаха «Новоселье» по рисунку А. П. Брюллова (1833), на картине А. И. Ладюрнера «Торжественное собрание Академии художеств в 1839 году» (1839) и на любительской карикатуре К. Д. Данилова середины 1840‑х годов. В профиль, грузно сидящим на камне он изображен и на иллюстрации А. П. Сапожникова к басне «Василек» (1834).
Ил. 43. Данилов К. Д. Великий баснописец ищет вдохновения. Середина 1840‑х годов.
В столице было не так много людей, которых горожане знали в лицо. Это генерал-губернатор, полицмейстер, митрополит и члены царской фамилии. Добавим к ним наиболее известную петербургскую юродивую того времени – блаженную Аннушку, обитавшую неподалеку от дома Публичной библиотеки, в районе Сенного рынка, и знаменитого «костюмного» чудака Брызгалова. Но все они, конечно, не могли сравниться с императором. Его горожане замечали еще издалека и почтительно кланялись. Характерно, что аналогичные сцены узнавания и приветствия описываются и применительно к Крылову[905].
Ил. 44. Крылов рядом с художником и глядящие на них прохожие на картине А. Т. Маркова «Фортуна и Нищий». 1836. Фрагмент.
Так, Плетнев свидетельствует, что Крылов «с большим чувством и как бы с умилением» рассказывал, как однажды на прогулке заметил, что незнакомая дама потихоньку указывает на него маленьким детям[906]. Несомненно, к самому баснописцу восходят и истории о том, как прохожие на улицах снимали перед ним шляпы, как ему оказывали любезности обычно прижимистые торговцы, как люди в церкви расступались, услышав просьбу полиции пропустить Крылова, и как «в домах, где он бывал, подбегали к нему милые малютки и лепетали ему басенки»[907]. Кульминацией этой группы анекдотов служит реплика одного из персонажей, в которой звучит «глас народа»: «Да как не знать вас, батюшка Иван Андреевич! вас весь свет знает»[908].
Ил. 45. Крылов на прогулке. Литография по рис. А. А. Агина из детской книжки «Дедушка Крылов». 1845.
Ил. 46. Живая достопримечательность города – И. С. Брызгалов на Панораме Невского проспекта. Гравюра П. С. Иванова по рис. В. С. Садовникова. 1835.
Все эти сюжеты укладываются в модель поэтической славы, не без иронии обрисованную в знаменитой 1‑й сатире римского поэта Персия. Она могла быть известна Крылову как в оригинале, так и во французских переводах, к примеру, в прозаическом переводе Н.-Ж. Селиса:
Mais il est beau d’être montré au doigt, & d’entendre dire: le voilà! N’est-ce rien encore, à votre avis, de voir ses vers dictés, comme un modèle, à une centaine de jeunes nobles?[909]
Восторги одних персонажей своих рассказов он искусно оттенял скепсисом других. В его устном репертуаре имелись две истории, выстроенные по единому лекалу, но диаметрально противоположные: о том, как торговец устрицами был готов поверить в долг оказавшемуся без наличных денег покупателю, если за него поручится Крылов, и о том, как в тот же день другой торговец отказался отпустить самому баснописцу в долг копеечную нотную бумагу, а на его слова: «За деньгами пришлите ко мне на дом <…> ведь вы меня знаете: я Крылов» – ответил: «Как можно знать всех людей на свете»[910]. Из сопоставления этих историй, замечает Плетнев, «он всегда выводил нравоучение, как смешно полагаться на свою известность»[911].
К той же цели – подчеркиванию нормы через исключение – направлен фарсовый рассказ, записанный Кеневичем от кого-то из знавших поэта:
Однажды на набережной Фонтанки <…> его нагнали три студента, из коих один, вероятно, не зная Крылова, почти поравнявшись с ним, громко сказал товарищу:
– Смотри, туча идет.
– И лягушки заквакали, – спокойно отвечал баснописец в тот же тон студенту[912].
Принцип «светотени» обнаруживается и в других фарсовых рассказах Крылова о своей популярности. Существенно, что в качестве представителей народа, почитающего «знаменитого русского баснописца», в них выступают купцы. Сохраняя национальное своеобразие, это сословие уже проявляло интерес к высокой культуре и пополняло ряды читателей и почитателей Крылова. Яркий пример – молодой иркутский купец В. Н. Баснин, который еще осенью 1828 года, приехав в Петербург, осматривал Публичную библиотеку и потом с восторгом писал жене:
Как я рад был, встретясь с почтеннейшим баснописцем Крыловым! Истинно почтеннейший старец, с которым я довольно долго говорил. Он служит в библиотеке и занимался в