– А этой вам недостаточно?
Поняв, что я не собираюсь ему отвечать, он с безразличием на меня посмотрел, и пиджак снова начал плясать на его тощих, будто скрученных из проволоки, плечах.
– Насколько я знаю, больше книг не было. Это и была его коллекция. Он так много времени проводил в этих стенах, что иногда нам приходилось сюда заглядывать, чтобы убедиться, что он все еще жив. Он часто запирал двери на ключ, чтобы мы не могли помешать ему заниматься своими делами.
– Кому вы продали книги?
Вальдерроблес заглянул в стакан, с сожалением, что тот так быстро опустел.
– Я пригласил нескольких коллекционеров на них взглянуть, – поведал он. – Сначала я продал несколько отдельных экземпляров, чтобы залатать пару дыр, но уже скоро начал избавляться от них партиями по сто-двести штук за раз.
«Или по пятьсот-тысяче», – сказала про себя я. Словно предвидя, что я думаю о подобном подходе, он поспешил сбавить градус пафоса, фыркнув.
– А зачем мне все эти книги? Они стояли тут, собирали пыль и портились. Разве не лучше было позволить кому-то еще ими насладиться?
Он говорил с убежденностью вруна, который, повторяя одну и ту же ложь снова и снова, начал в нее верить. Впрочем, я уже столько раз сталкивалась с подобной ситуацией, что могла довольно точно представить себе, что же произошло на самом деле: скорее всего, прямо в день смерти Хербста, а то и раньше, Вальдерроблес начал распродавать его книги, надеясь заработать денег, чтобы поправить свое шаткое финансовое положение.
Существует такая поговорка о библиофилах: как только их трупы выносят за порог, их библиотеки вскоре отправляются вслед за ними.
– Есть один книготорговец в Кадисе, – добавил он. – Он помог мне найти покупателей для коллекции старика.
Я предположила, что он имел в виду Хуана Мануэля. Он говорил спокойно, словно ему нечего было скрывать. Несомненно, он еще не знал о смерти книготорговца, что определенно, ну, или почти, доказывало, что виновным в этом преступлении был не он. А может, он был талантливейшим актером. Когда я подняла взгляд, то заметила, что он слегка переменился в лице, и эта метаморфоза напомнила мне коктейль, состоявший из одной части жадности и двух частей приспособленчества, приправленный щепоткой отчаяния.
– Вы сказали, что принесли книгу.
Именно по этой причине он пустил нас в дом. Мужчина надеялся, что наш визит позволит ему выйти на какую-нибудь выгодную сделку, благодаря которой он сможет выплатить часть долгов или, по крайней мере, купить себе еще бутылку «Баллантайнса».
– Не обижайтесь, Вальдерроблес, но я сомневаюсь, что вы сможете заплатить столько, сколько мы надеемся выручить за этот экземпляр.
– Я могу связать вас с тем книготорговцем, – заверил он. – А он мог бы найти хорошего покупателя.
Его лукавый взгляд, то, как он заглядывал в бокал, чтобы не смотреть в мою сторону, то, как он бродил, словно хотел поскорее вернуться к своей любимой бутылке… Меня все раздражало в этом типе. Он жаждал получить комиссию за посредничество в сделке и помощь в продаже «Парнаса», будто не верил, что мы способны далеко продвинуться без его участия. А больше всего меня бесило, что он изо всех сил изображал из себя спасителя, как будто считал нас какими-то тварями дрожащими, которые по воле случая попали в его владения, несмотря на всю шаткость его положения. Надо было обладать немалой наглостью, чтобы предложить нам такую выгодную для него сделку и даже бровью не повести. Казалось, он считал, что обладает всеми привилегиями мира. Самоуверенности у этого типа было хоть отбавляй, а вот совести ему недоставало. Причем сильно.
– А что случилось с Хербстом? – вмешался Олег. – Вы сказали, он умер.
Сделав над собой усилие, чтобы на какое-то время отложить этот вопрос, Вальдерроблес взглянул на библиотекаря.
– Он умер в 2012 году, в девяносто девять лет, но перед этим долго болел.
Неплохой возраст для человека, который посвятил большую часть жизни тому, что разворовывал все библиотеки, что попадались ему на пути, и разрушал жизни тех, кто пытался ему в этом помешать. Должно быть, Олегу в голову пришла та же мысль, потому что он бессознательно (или почти) стиснул зубы.
– Его жена умерла в 1990 году. С тех пор он был сам не свой. – Эта деталь меня удивила. Вальдерроблес устремил взгляд к верхним полкам ближайшего стеллажа, словно там, наверху, лежали решения всех его проблем. – Рак, – сказал он, и, казалось, его голос стал чуть тише, когда он произнес это жуткое слово. – А всего лишь через год его дочь, моя супруга, скончалась от той же болезни. Это его добило.
Мне впервые показалось, что я уловила истинную сущность человека, стоявшего передо мной: несчастного и обреченного на одиночество, но пытавшегося сделать вид, что он живет именно той жизнью, которой хотел. Его плечи еще больше поникли под поношенным, мешковатым пиджаком.
– В последние годы жизни Хербста его разум постепенно угасал. Иногда он разговаривал сам с собой и нес всякую бессмыслицу. Во время одной из наших последних бесед перед тем, как он окончательно впал в безумие, он сказал мне, что сам во всем виноват. Что именно из-за него умерли его жена и дочь. Что он стал жертвой проклятия, или чего-то в этом роде.
В этот момент его вдруг охватила печаль, будто это воспоминание причинило ему боль, как бы он этому ни сопротивлялся.
– Как он умер? – поинтересовалась я.
– Настал момент, когда я уже не мог за ним ухаживать. – У меня были дела, которые нужно было уладить, знаете ли. – Он произнес это так, словно пытался оправдаться. У меня не возникало сомнений, что он не уделял своим делам должного внимания, но я воздержалась от комментариев. – Я поместил его в дом престарелых в Кадисе. Он прожил там несколько лет, вплоть до самой смерти. За ним хорошо ухаживали, и я знаю, что он там был очень счастлив.
Эти слова прозвучали фальшиво. Казалось, он испытывал чувство вины, что так поступил, но не хотел, чтобы кто-либо ставил его поступок под сомнение. Я догадалась обо всем, что он решил не рассказывать: заполучив этот особняк, мужчина начал распродавать мебель, книги и имущество своего тестя, чтобы выплатить мучившие его долги.
У меня оставался лишь один вопрос, который невозможно было обойти вниманием: каким человеком нужно быть, чтобы вот так все потерять?
«Идиотом», – заключила я.
Отбросив эту мысль, я повернулась к Вальдерроблесу, одновременно пытаясь разобраться еще в некоторых вопросах, взглянув на них с другой точки зрения, которую открыл мне этот