Я провожу по доске указательным пальцем, прямо посередине рисунка. Гитара, точнее, теперь уже скрипка, оказывается располовиненной. Соединяю линии мелом, чтобы вышло две законченных половинки. И пишу ниже: «Половинки не равняются целому». Так было написано в книге. Я с этим согласен! Но… что-то не так.
Застываю напротив рисунка с мелком и смотрю на него. Половинки не равняются целому. Значит, мы с Витой — две половинки. Но мы не одно целое и никогда им не были. Отчего я был так убеждён?
— Константин Борисович! — окликает меня Моисеева Света.
Я, обернувшись, рассеянно хмурюсь:
— Да-да?
— Вы замолчали, — произносит она, с лёгкой ноткой досады.
— А… да! Половину скрипки нельзя обменять на товар, или услугу. Располовиненная скрипка перестаёт быть пригодной к дальнейшей эксплуатации, — говорю я, касаемо темы.
А про себя в тот же момент добавляю: «Также, как я без неё не пригоден». Вообще ни к чему в этой жизни! Мелок перепачкал мне руки. Я оставляю его на полочке возле доски. И в этот момент понимаю, что следует делать.
После лекций я опускаюсь за руль своей скромной машины. Скромной по питерским меркам. Но для меня в самый раз! Ночью был дождь, я решил порулить. Иногда, даже очень приятно почувствовать силу железного зверя и ловкость шипованных лап под собой. Правда, в пробках приходится виснуть! Но сегодня мне удаётся не встрять.
Я решаю, что это сигнал. Добрый знак, что я действую правильно. Правда, подъехав к «Астории», я выбираю местечко подальше от входа. Смотрю на большой тёмный джип. За рулём никого! Значит, хозяин машины внутри, в ресторане? Скорее всего, не один. И поэтому стоит продумать своё появление там, до мельчайших деталей.
Вот, я вхожу. Нахожу Богачёва за столиком. За тем же самым столом, где он был в прошлый раз, много лет тому назад. А если за другим? Впрочем, не важно! В этот раз я не стану ждать, пока он меня пригласит. Сразу сяду. Хотя… Вдруг его дуболомы решат меня выгнать с позором? Нет!
Пожалуй, лучше я сделаю так. Я войду, и представлюсь. Скорее всего, он узнает меня? Ведь я не так уж и сильно изменился с тех пор. Повзрослел, возмужал! Я надеюсь.
Скажу:
— Добрый день!
Хотя… Нет! Уже вечер. Скажу:
— Добрый вечер! — да, лучше так.
А дальше? Независимо от того, узнает он меня или нет, я назову себя. Так положено. Скажу:
— Я — Шумилов Константин Борисович!
Добавлять, что я — муж Виталины? Или это уже будет лишним? Нет! Сделаю вид, что пришёл не по этому поводу. А по какому ещё? Других причин для встречи с этим заезжим у меня нет и быть не может.
Да, пожалуй, стоит сказать!
Итак:
— Я — Шумилов Константин Борисович! Муж Виталины.
Про Майю ни слова. Пока! До тех пор, пока этот говнюк не признается мне, в курсе он, или нет? Буду вести разговор о жене. Но в каком именно русле?
Начать стоит с главного:
— Мне известно, что вы с Виталиной общались? На правах её мужа, хотелось бы знать, с какой целью?
Нет, боже! Тупо звучит. «На правах её мужа». Ты ещё ему штамп зарисуй! Обойдётся. Сказать нужно как-то иначе. К примеру:
— Я так понимаю, нам есть, что обсудить?
Или это уж слишком киношно? Что там обычно говорят супермены, общаясь со злодеями? Ведь он же может спросить, подняв бровь:
— Разве?
Он может, я знаю! И сделает это. Непременно поставит в тупик.
А я усмехнусь:
— Разве нет?
Правда, этот словесный «пинг-понг» может длиться достаточно долго. На потеху его дуболомам. Да и ему самому. Нет, уж! Стоит быть сдержанным, чётким, конкретным.
— Что у вас с Виталиной? — любопытно, а как он ответит на этот вопрос?
Скажет:
— Общая дочь.
Вот это будет удар ниже пояса! А вдруг он и правда так скажет…
— Что вам нужно от Виты? Что вам нужно спустя столько лет?
Если так сформулировать, это заставит его сообщить мне конкретную цель. Что он скажет?
— Хотел убедиться, что у неё всё в порядке, — возможно, и так.
Типа, встретился с ней пару раз. Ведь не чужие друг другу? Тогда мой приход будет выглядеть странно. Вроде как я обвиняю её за её же спиной.
А если он скажет:
— Мне нужно, чтобы Виталина ушла от тебя и снова вернулась ко мне.
Ну, тогда… Ну тогда я набью ему рожу! И даже его дуболомы не сумеют меня удержать.
На лобовое стекло опускается жук. Со шлепком. Тёмный майский. Мне видно ворсистое брюшко и лапки. Их шесть. Никогда не любил вот таких насекомых. Тараканов, жуков. Тех, кто громко жужжит! Вот божьих коровок люблю. Бабочек тоже. Даже гусениц как-то спокойно сажаю к себе на ладонь. Но жуков… Я не то, что боюсь. Просто они вызывают мурашки.
Этот факт был причиной насмешек. К примеру, когда собирались на майские в юности вместе с друзьями. А я вечно вздрагивал, когда майский жук падал рядом со мной. И, вместо того, чтобы наслаждаться природой, общением и шашлыком, ощущал дискомфорт, когда слышал поблизости явное «жжжж».
Но стыднее всего было в тот раз, когда Виталина снимала жучару с меня. Он уселся мне на спину. Я так неистово трясся и прыгал, пытался стряхнуть! Но говнючелло вцепился в мой свитер. Всеми шестью лапами. И никак не хотел отлипать.
— Костян, ну попрыгай ещё! — хохотал до упаду Зарецкий. Настоящий друг, ничего не сказать.
Виталина взяла меня за руку:
— Стой! — приказала.
Я встал и зажмурился. Мне казалось, сейчас этот жук заползёт мне за ворот, и тогда я уж точно начну верещать. Но Витка спасла меня. Она отцепила жука, и, держа двумя пальцами, показала его мне:
— Ну, и чего тут бояться? Посмотри, он пушистый. Потрогай его!
— Спасибо, Виталь! Я как-нибудь обойдусь, — отшутился.
Но Вита велела:
— Потрогай!
Вот так бы она умоляла меня потрогать её где-нибудь. Я бы без промедления стал трогать! А вот жука, как-то совсем не хотелось.
— Почеши ему пузико, — хмыкнула Витка, и ковырнула своим ноготком волосатое тельце жука. Тот задвигал лапками. Всеми шестью. Меня пробрало от мурашек. Но я понимал, что потрогать обязан.
Протянул руку. Скривился, коснулся и тут же убрал.
— Я потрогал! — сказал.
— Кось, ну ты как девчонка, — Виталина вздохнула, отбросила в куст насекомое. А я вытер свой палец об