Жест был действительно символическим, потому что 24 декабря госпожа Коллонтай при посредничестве Швеции негласно прозондировала намерения Финляндии. Дать точный ответ было невозможно: хозяйкой судьбы Финляндии была Германия. Продовольственные трудности не закончились, а снабжение страны зависело от Германии, обладавшей огромной военной мощью, которую в случае непокорности она могла пустить в ход.
В отношениях с вермахтом и в контактах с правительством рейха маршал Маннергейм стремился показать, что Финляндия хочет сохранить свободу действий. Насколько можно судить по его сдержанности в отношении «партнеров», делал он это с правильным пониманием чувства национальной гордости и интересов страны. Будучи реалистом, он видел слабости немцев и потому старался сохранять дистанцию в отношениях с ними. Он уже в сентябре 1941 года убедился в их неподготовленности к ведению войны в лесу и в недостатках их зимней экипировки. Также он знал, что советская сторона извлекла уроки из опыта, полученного в войне против Финляндии, и теперь превосходит Германию в лесной войне. А поскольку он знал достоинства русского солдата, то не разделял едва ли не единодушный оптимизм о скором завершении войны. Генерал Эрфурт писал, что после остановки наступления на Тихвин маршал Маннергейм счел проигранной партию немцев под Ленинградом. В январе 1942 года он задумался о возможном поражении Германии, потерпевшей неудачу под Москвой.
Конечно, легко быть пророком, когда событие произошло. Но один точный факт подтверждает то, что позднее будет написано в мемуарах маршала Маннергейма. В начале ноября 1941 года я еще находился в Стокгольме; часть Франции была оккупирована, немцы далеко углубились в территорию СССР, общий исход войны казался неясным. В то время мне стало известно об одном шаге Маннергейма, неофициально обратившемся к нашему послу с одним вопросом; вопрос был простым: «Каким будет отношение Франции к Финляндии после победы союзников?» Для него исход войны был очевиден, и он полагал, что, несмотря на переживаемые трудности, Франция еще скажет свое слово. Возможно, он вспомнил 1918 год, когда Франция порвала с Финляндией из-за помощи, получаемой и принимаемой той от Германии? Но факт остается фактом, и он может послужить ключом к пониманию политики, которую в дальнейшем будет вести Финляндия.
Глава 3
Зима
Зима 1941/42 года выдалась суровой не только для бойцов на фронте, но и для мирных жителей. К трудностям, созданным холодом, добавлялись вызванные положением с продовольствием, осложнившимся более чем когда-либо с ограничениями, бившими по населению. В этой связи Маннергейм в своих мемуарах отмечает ситуацию с советскими пленными. Ограничения, накладывавшиеся на них, были, возможно, более суровыми, чем для нонкомбатантов, и правительство обратилось с просьбой о помощи к Красному Кресту, делегация посетила лагеря, в которых содержались 47 000 пленных, и финскому правительству было выделено продовольствие, необходимое для улучшения их рациона. Это оказалось заметным подспорьем.
Были и другие причины для озабоченности.
Православное население оккупированных территорий Восточной Карелии долгое время считало себя русскими и, несмотря на один язык с финскими карелами-протестантами, вовсе не мечтало ни о каком «освобождении», пусть даже от большевиков; даже прежнее шведское владычество не смогло их ассимилировать, и приобретенный менталитет никуда не исчез. Поэтому они лишь терпели оккупацию, не принимая ее. Вместе с тем советское радио вело активную пропагандистскую работу среди финских военнослужащих, вещая медовым тоном, каковой умело принимать при случае, и смогло посеять в некоторых умах на разных уровнях сомнения в их скорой победе и исходе войны вообще. Почти все финны верили, что война против СССР будет молниеносной, как против Польши, Франции и на Балканах. Пришло время расставаться с иллюзиями. Германская армия потерпела поражение под Москвой, наступление на Мурманск было остановлено; после Пёрл-Харбора в войну вступили США. Все эти разочарования подтачивали боевой дух финнов, и уже начали появляться сомнения. Усталость от войны, усталость от экономических трудностей вызывали всеобщее недовольство, усиливавшееся от бездействия на фронте, начинавшего уже тяготить.
Все взоры обратились к Миккели, ожидая свободного, даже жестокого объяснения, потому что было известно, что маршал Маннергейм ни с кем не церемонится. Как отмечает генерал Эрфурт, редко какой главнокомандующий во время войны был до такой степени обременен политическими, экономическими и социальными проблемами, добавлявшимися к заботам чисто военным. Маршал, хорошо осведомленный о настроениях солдатской массы, знал также и чем дышит страна. Поэтому он, в согласии с правительством, хотел облегчить легшие на нацию тяготы, тем более что цели войны были достигнуты. Но ему приходилось считаться с немцами, и мы увидим, как негативно это повлияло на события.
Первой задачей стала реорганизация армии.
Он начал ее в ноябре 1941 года с переформирования дивизий в бригады четырехбатальонного состава, надеясь, что данная реформа:
– позволит демобилизовать и отправить по домам солдат старших возрастов;
– дать национальной экономике рабочие руки;
– сделать мобильнее тактические соединения.
В результате старшие возрасты были демобилизованы, что очень высоко оценило общество. Маннергейм также ввел для фронтовиков режим отпусков от нескольких суток до трех месяцев.
Вторая задача заключалась в преодолении кризиса в наземном транспорте, вызванного нехваткой персонала и прекращением морских перевозок в связи с замерзанием портов на Ботническом заливе. Финляндия обратилась к Германии с просьбой о поставках грузовиков и подвижного состава для железных дорог. Поставить грузовики оказалось проще, чем паровозы и вагоны, адаптированные для финской колеи, аналогичной советской, то есть более широкой, чем в остальной Европе (Испания не в счет). В конце концов и здесь появились подвижки.
Но главное – война продолжалась; приказ был удерживать Восточную Карелию и на строго определенных условиях взаимодействовать с германской армией. А та боролась в России и на Украине как с противником, так и с климатом, который доставлял ей огромные проблемы.
С ноября я на своем стокгольмском наблюдательном пункте услышал слухи о русской зиме, а заодно мне рассказали о проезжающих транзитом через Швецию эшелонах, битком набитых немецкими солдатами, отморозившими себе руки и ноги, потому что у них не было подходящей одежды: меховых сапог, перчаток и шапок. Разумеется, пострадали не только тела, но и боевой дух.
В то же самое время мне передали содержание разговоров, которые вели в Хельсинки призванные из резерва молодые офицеры немецкого флота, уже уставшие от войны; в них звучали нотки отчаяния и сильной ненависти к