Он сумел обхитрить ее… он ощущал, как где-то отдаленно, Саманта его ищет. И кажется в бешенстве, но она не найдет его… хотя бы какое-то время. Ей только кажется, что она все может, вспомнил он слова Сэнди.
За это время, Натан научился создавать двери, которые никуда не вели. Это оказалось проще чем он думал. Ему стоило их только представить. Мысли обретали формы, открывали ему путь, пропускали его все глубже внутрь. Теперь, его темный коридор сознания приобретал до боли знакомые черты. Но все еще был не до конца понятен. Им пришлось сойти с дороги, вернее ее не стало, а вместе с ней ушло и ощущение безопасности.
— Что там наверху? — спросил Натан, когда промочил горло несколькими глотками воды.
—Огромный дворец, или замок, — ответил Глеф. — А может вообще ничего, кто его знает.
Если там и правда ничего? Что тогда? Он вернется в Трейдпост или продолжит бродить по землям, пока снова не повстречает Майки. Но что-то все же заставляло его продолжать взбираться вверх, тоже что заставляет птиц преодолевать большие расстояния или цветок пробиваться через слой бетона. Внутренняя сила, инстинкт, а может жажда мести… или справедливости.
Последний человек, который по-настоящему его любил, всю его жизнь был совсем рядом, а он этого даже и не знал. Натан помнил вечера, которые Роуз и он, проводили вместе. И хотя, все остальное оставалось все еще как запотевшее зеркало, в его голове сохранился ее запах, запах летнего сада, спокойствия и теплых рук. А ее бездонные глаза, самые изумрудные глаза на всем белом свете, ярче которых только умирающие звезды, в которых могли поместиться все его невзгоды и страхи, смотрели на него с любовью. Это были глаза Роуз и в то же время это были глаза Мэри.
Сейчас, он вдруг понял… так вот, что значит для него та самая, другая сторона. Это сторона его забытых чувств, несбывшихся мечт, рассыпанных как пепел по дну мирового океана, надежд, в которых он видел себя счастливым. А взамен всего, он получил горстку монет. И засыпая каждую ночь, брел к своему источнику, как к автомату- закидывал в тонкую прорезь по одной и разум растягивал на стене потрепанную тряпицу прошлого и показывал небольшие кусочки собственной жизни, а по окончанию сворачивал и прятал обратно.
— Ты стал слишком задумчивым Натан из Нью-Йоко, — проговорил Глеф, с обеспокоенным лицом.
—Когда в твоей голове появляются воспоминания, о которых ты никогда не помнил, есть над чем подумать.
—Я хорошо помню свое детство, — сказал Глеф и уголки его рта приподнялись.
—Расскажи, — произнес Натан. — Почему-то мне кажется, что ты никогда не был ребенком.
—Никто никогда не видел детей простолюдов, — ответил Глеф. — Из-за таких как ты. Если мы и выходим изредка за пределы Экзерии, то только, когда завершим Песнь посвящения…, раньше так было. А я один из последних, кто родился на этот свет. Больше никого.
— Это все из-за женщин? Их нет, так?
— И не только. Все из-за войны, в которой Сирт забрал нашу Песнь. Мы стали забывать какого это, слышать ее звуки. И наши женщины стали умирать. А раньше все было по-другому. Когда я только научился ходить, меня и еще троих, забрал с собой Мудрец. Мы бродили по землям Экзерии и впитывали знания, язык древних, что передались от наших предков.
— Магия? — спросил Натан.
— И это тоже. Он объяснял почему мы избранные. Учил нас языку древних и как уважать природу.
Глеф остановился и вытянул две руки. — Видишь?
Натан видел перед собой руки.
— Представь, что это весы.
— Еще вчера, ты отплясывал с папашей Дженкинсом под «Мальчик из Трейдпоста», а сегодня уже подался в философы… ну хорошо, — согласился Натан, — передо мной вовсе не два сжатых кулака из которых может вылететь столб огня, а совершенно новые весы.
— Это, — показал он на левую, — простолюды. — А вот эта, он выдвинул правую — весь мир. И вот когда с детьми земли что-то случается, когда простолюды теряют власть над природой, — он стал поднимать руку вверх, а правую наоборот вниз. — Тогда мир рушится, умирает. Нарушается равновесие. Мы и есть часть этой природы.
— Как произошла война? — спросил Натан.
— Сам я этого не видел. Знаю лишь, что никто подобного и не ожидал. Нас застали врасплох. После Песни Посвящения, по дороге домой, что-то произошло. Листья стали увядать, трава чернеть, а наш Мудрец упал замертво. В деревню нас вернулось двое. Все наши отцы были мертвы, мы утеряли Песнь, а без нее не могли и избрать старосту. И тогда один из самых крепких и сильных, кому удалось выжить, забрал власть над деревней. Нам пришлось покориться, так учили нас древние. Покоряться силе. И до этих времен, пока Натан из Нью-Йоко не очнулся голым в моем дворе, а потом не убил его, мы прислуживали Элдорану.
— Это был не я… а что-то управляло мной. Это была она… Саманта, — произнес Натан. — Я лишь вторил ей.
— Это великая сила, — ответил Глеф. — Как говорили наши предки: Ф’глот еррон’кал н’хаарт аз’гхана тухро горат, — произнес Глеф гортанным голосом. — Это означает, Тьма оживает-зло пробуждается.
— А ведь я уже где-то слышал подобное, — заметил Натан. — А твои древние не говорили, как нам забрать эту Песнь? И как убить Саманту?
— Они говорили, Прислушайся к зову сердца, ведь в нем есть кровь твоих предков. Он подскажет тебе путь.
— Звучит несколько расплывчато, — сказал Натан.
—Просто верь, Натан из Нью-Йоко, — сказал Глеф.
Он подозвал к себе пса и погладил его за ушами.
— Как насчет Сирр? Ты говорил, что у каждой собаки должна быть кличка, так?
—Говорил, — ответил Натан.
—Так, как тебе Сирр?
— Это как Сирт?
—Не совсем… на языке простолюдов Сирр-это означает, то, что уже сгорело огнем. Как пепел.
Натан посмотрел на пса. Он выглядел так, словно сбежал с решетки для гриля.
—Неплохо, думаю, она ему подходит.
Глеф обрадовался. Он наклонился над собакой.
– Теперь ты Сирр, понял?
Сирр