День 23 ноября 1938 года для него мало чем отличался от предыдущих. За час до начала рабочего дня он уже был в кабинете на Лубянке, открыл сейф, достал донесения из закордонных резидентур, поступившие накануне, и приступил к изучению. В большинстве из них ему так и не удалось найти материалы, которые бы можно было включить в ежедневную сводку для первого заместителя наркома НКВД Берии. После прошедшей зачистки аппарата закордонных резидентур, от проникших в него троцкистов, зиновьевцев и другого враждебного элемента, в большинстве из них не осталось даже последнего опера, способного представить доклад. Партийные назначенцы, пришедшие с улицы на смену профессионалам, с трудом могли выговорить слово «агент». Поэтому Павлу ничего другого не оставалось, как снова обратиться к тем нескольким донесениям резидентов, в надежде выжать из них хоть что-то для доклада, когда из коридора донесся голос секретаря парткома 5‐го отдела ГУГБ НКВД СССР Леоненко:
— Товарищи коммунисты, прошу отложить все дела и срочно прибыть на партийное собрание! Оно состоится в актовом зале! Явка для всех строго обязательна!
Павел, чертыхнувшись в душе, смахнул донесения в папку, сложил в сейф, закрыл на ключ и вышел в коридор. Впереди мелькнула и скрылась за дверью актового зала спина Благутина, из противоположного конца коридора, срываясь на бег, спешил Дудукин. Павел прибавил шаг, одним из последних вошел в зал, протиснулся на свободное место, бросил взгляд на президиум собрания, и недобрые предчувствия охватили его. Привычную картину в президиуме в лице Леоненко нарушало присутствие представителя парткома ГУГБ НКВД Филатова и отсутствие на столе кумачовой скатерти.
— Сам Филатов?.. Он-то, что здесь делает? — обронил Павел.
— Как что? Будет добивать Пассова, — буркнул сидевший рядом Пудин.
— Да куда уж дальше, он уже арестован.
Пудин перешел на шепот:
— Ты что, разве не понимаешь? Враг народа не может быть коммунистом. Будем исключать мерзавца из партии, чтобы не поганил наши ряды. Мне в первом кабинете рекомендовали…
Окончания Павел не расслышал, его заглушил голос Леоненко.
— Товарищи коммунисты, попрошу тишины!
Движение в зале прекратилось, и все взгляды обратились на президиум. Леоненко, выдержав паузу, обратился к аудитории:
— Товарищи коммунисты, кто за то, чтобы открыть наше собрание?
Он еще не успел закончить фразы, как в воздух взметнулся лес рук.
— Погодите! Погодите, товарищи! Попрошу вас голосовать партийными билетами!
По залу прокатилась легкая волна, и в руках появились красные книжицы — партийные билеты.
Филатов приподнялся, пробежался взглядом по рядам и объявил:
— Единогласно!
— Погодите! Погодите, товарищ Леоненко! — остановил его Филатов и, ткнув рукой куда-то за спину Павла, поинтересовался:
— Вот вы, товарищ, как вас там?
— Вы имеете в виду меня, товарищ Филатов? — Дудукин приподнялся и, наливаясь пунцовой краской, представился.
— Да! Да, именно, вас, товарищ Дудукин. Так вы против или воздержались?
На Дудукина обратились десятки взглядов, в одних читалось удивление, в других — осуждение, в третьих — гнев. Он съежился, стал как-будто меньше и потерянно пролепетал:
— И… извините, я забыл партийный билет в сейфе. Разрешите сбегать?
Лицо Филатова затвердело, а в голосе появился металл:
— Товарищ Дудукин, должен вам напомнить, что настоящий коммунист должен всегда иметь при себе партийный билет и не просто иметь, а носить его рядом с сердцем.
Дудукин побледнел как полотно и пролепетал:
— Я… я сейчас сбегаю… Сбегаю.
— Ладно, сидите! Семеро одного не ждут. Не так ли, товарищ Леоненко?
Тот тоже чувствовал себя не в своей тарелке, ожег Дудукина испепеляющим взглядом и, прокашлявшись, севшим голосом произнес:
— Товарищ Филатов, мы разберемся с проступком товарища Дудукина и дадим ему соответствующую оценку.
— Да! Да! Подобное поведение Дудукина не должно остаться без последствий, — сурово произнес Филатов и поторопил: — Не затягивайте, товарищ Леоненко, начинайте собрание!
Тот нервно сглотнул и севшим голосом объявил:
— Итак, товарищи, полагаю, что собрание партийной организации 5‐го отдела Главного управления государственной безопасности можно считать открытым. В повестке дня всего один вопрос: об антипартийной, вредительской деятельности коммуниста Пассова…
Филатов, перебиравший лежащие перед ним проекты документов, встрепенулся, повернул голову, с недоумением посмотрел на Леоненко и ледяным тоном спросил:
— Какого еще там коммуниста Пассова?.. О чем вы?
Леоненко смешался и скороговоркой произнес:
— Врага партии и народа Пассова, который обманным путем проник в наши ряды и занимался вредительской деятельностью!
Филатов барственно кивнул головой, и Леоненко продолжил:
— Товарищи, сегодня вы обязаны дать принципиальную, большевистскую оценку этому вопиющему факту! Каждый из вас с партийной прямотой и принципиальностью должен высказаться по факту мерзкого предательства, произошедшего в наших рядах…
— И не только по факту предательства Пассова, — перебил Филатов, бросил взгляд в зал и заявил: — А также самокритично оценить: почему ваша партийная организация длительное время не замечала его преступной деятельности?
— Совершенно верно, товарищ Филатов! Наша партийная организация и впредь будет каленым железом выжигать измену в рядах чекистов! Я требую от вас, товарищи коммунисты, честности и принципиальности в своих в оценках! Партия Ленина — Сталина будет и дальше решительно освобождаться о перерожденцев и таких, как враг народа Пассов! Итак, товарищи, кто желает выступить? — спросил Леоненко и, смахнув со лба испарину, присел на стул.
В зале воцарилась гробовая тишина. Прошла секунда-другая, никто не решался нарушить ее. Филатов подался к Леоненко и что-то сказал. Тот дернулся как от удара электрическим током, гневным взглядом прошелся по аудитории, остановил на Благутине и звенящим от напряжения голосом произнес:
— Товарищи коммунисты, вам что, нечего сказать? Где же ваша принципиальность? Вы…
— Разрешите мне? — подал голос Благутин.
— Да, конечно! Конечно! — оживился Леоненко.
— Можно с места?
— Нет, товарищ Благутин. Проходите сюда, к трибуне! — потребовал Филатов и задержал на нем взгляд.
Благутин смешался, тяжело ступая, будто к ногам были привязаны пудовые гири, прошел к трибуне и, пряча глаза, с трудом выдавил из себя:
— Товарищи… Я… я…
— Смелее! Смелее, товарищ Благутин. Говорите прямо, вы среди своих товарищей! — поторопил Леоненко.
Переступив с ноги на ногу, Благутин севшим голосом произнес:
— Товарищи коммунисты, мне трудно об этом сказать. Я не буду юлить перед партией и вами, товарищи.
— Правильно, товарищ Благутин! Так должен поступать настоящий коммунист! Продолжайте, мы вас слушаем! — поддержал его Леоненко.
— Я не снимаю с себя ответственности, что допустил притупление политической бдительности. Я не рассмотрел в Пассове затаившегося врага народа. Он хитрый, коварный и ловко маскировался, но это не оправдывает меня. Я готов понести за это заслуженное наказание. Клянусь, что докажу свою преданность партии и смою с себя позорное пятно.
— Время покажет, товарищ Благутин, — многозначительно заметил Леоненко и распорядился: — Можете занять свое место!
Собрание