Казанский Каин - Евгений Евгеньевич Сухов. Страница 36

было нечего. Когда Рамиль Шамшурин вышел из дома, Клавдии Осиповны возле подъезда уже не было. Верно, ушла подалее, боясь наказания за ложный вызов. Старшина милиции завел мотоцикл и поехал было обратно в отделение, но тут услышал со стороны улицы Щапова пистолетный выстрел. Развернувшись и прибавив скорость, Рамиль Шамшурин поехал на выстрел и увидел, как из продуктового магазина по улице Щапова выбежали трое мужчин и скорым шагом дошли до припаркованного «Москвича», сели в него и резко дали по газам. Старшина, стараясь не отстать, поехал за подозрительными мужчинами. «Москвич», прибавив скорость, начал отрываться, и Шамшурин, крикнув «Стоять!», достал из кобуры пистолет и произвел предупредительный выстрел в воздух. Старшина видел, как из заднего окна высунулась голова мужчины, а затем и ладонь, сжимающая пистолет. Мужчина дважды выстрелил, и Шамшурина отбросило назад, как будто бы в грудь ударили кувалдой; чуть выше сердца полыхало пламя. Мотоцикл, потеряв управление, резко повернул и повалился набок, придавив ноги Шамшурину. А «Москвич» через несколько мгновений уже скрылся из виду. С большим трудом старшина милиции высвободил ноги и отполз в сторону. Потом лег на спину, зажал рану рукой и прикрыл глаза…

Когда приехала скорая помощь, старшина Шамшурин находился без сознания. Он даже не почувствовал, как его осторожно подняли, бережно положили на носилки и погрузили в машину. Не слышал, как к врачу скорой помощи подошел майор Щелкунов и поинтересовался состоянием раненого:

– Как у него дела? Будет жить?

– Ничего не могу сказать вам определенного, товарищ майор. Слишком большая потеря крови. Можем и не довезти…

Щелкунов в ответ на эти слова лишь печально покачал головой. Однако до больницы старшину милиции Шамшурина все же довезли. Живого…

Глава 15

«Любовь нечаянно нагрянет…»

В ту ночь Анастасия Васянина проплакала до пяти утра. Слезы текли сами собой, и остановить их никак не получалось. Настя несколько раз заставляла себя успокоиться, иногда это у нее даже получалось, но всего-то на минуту-другую. Потом на нее вновь накатывало сознание того, что вместе с Сережей ей уже никогда не быть, и слезы рекой лились снова. Было обидно до невозможности, до боли в сердце: ее Сережа, с которым она встречалась три месяца и с которым потеряла самое дорогое для девушки – невинность, – вчера вечером сказал ей, что больше встречаться им не стоит. Сказанное походило на удар обухом по голове, после которого многое в жизни рушится или, по крайней мере, кардинально меняется…

– Но почему? – выслушав парня, спросила Настя, все еще не пришедшая в себя после его слов. Ведь у них все было так хорошо, что многие подруги ей завидовали.

– Потому что я полюбил другую девушку, – таков был ответ Сергея. Честное слово, это было почище, нежели бы ей всадили нож в спину.

– Это Таньку Селуянову, что ли? – зло ощерившись, спросила Настя, метала из глаз молнии и готова была либо броситься на своего бывшего парня с кулаками, либо упасть ему в ноги и со слезами умолять не бросать ее.

– Не Таньку, а Татьяну, – сдержанно ответил парень, чем поверг девушку в безысходную ярость.

– Ну ты и сволочь!

Какое-то время Сергей стоял, переминаясь с ноги на ногу и не смея поднять на девушку взор. Было видно, что ему крайне неловко. Потом он все же нашел в себе силы и произнес:

– Ты это, прости меня, что так оно получилось…

Его «прости» было сродни насмешке. Ну, это как выколоть кому-нибудь глаза или отрубить все пальцы на руке, а потом, понурив голову, попросить прощения.

А как простить такое? И как это возможно? Это же настоящее предательство. Да и кому она теперь будет нужна, потерявшая без замужества честь. Нормальные парни с серьезными намерениями на нее и не взглянут. И уж тем более не возьмут замуж…

В половине шестого Анастасия поднялась, умылась, кое-как привела себя в порядок, выпила чаю с печенинкой и вышла на улицу. В такую рань в воскресный день можно было увидеть только молочниц, что возили на самодельных тележках сорокалитровые бидоны с молоком и, войдя в подъезд жилого дома, кричали так истошно, что их было слышно аж на пятом этаже:

– Кому молока-а-а!..

Свежий утренний ветерок немного освежил Настю и чуток пригладил ее растрепанные чувства. Она словно очнулась и увидела, что идет посреди проезжей части, и, если бы в этот ранний час разъезжали машины, им бы пришлось либо объезжать девушку, либо сигналить, чтобы она уступила дорогу и продолжила движение по тротуару, как и положено пешеходам.

Сколько она бродила по городу – ей было неведомо. Девушка не чувствовала течения времени, не ощущала усталости в ногах. Как будто по улицам города шла не она, а ее чужеродная оболочка. А сама она, настоящая, находилась в ином месте и наблюдала за происходящим откуда-то издалека… Уже и улицы пополнились машинами, а тротуары – пешеходами, а она никак не могла обрести себя прежнюю. Нежаркое солнце через пару часов вошло бы в зенит, а это значило, что времени сейчас уже где-то в районе десяти часов.

Захотелось пить. Васянина нашла взглядом палатку на колесах и, выстояв очередь из трех человек, заказала газировку с вишневым сиропом. Взяв стакан из рук продавщицы, она сделала шаг назад и задела какого-то молодого мужчину с круглой, как у кота, головой, выплеснув половину из его стакана на его же куртку-«хулиганку» на молнии.

– Простите, я нечаянно, – тихо промолвила Настя, даже не глянув на круглоголового.

Молодой мужчина нахмурился и явно хотел сказать что-то обидное, но Настя вдруг всхлипнула и, видно не имея сил сдерживаться, заплакала в голос, что было для нее, а главное, для круглоголового мужчины совершеннейшей неожиданностью.

– Чего ревешь-то? Обидел, что ли, кто? – опешил мужчина, смахивая ладонью воду с куртки.

Она подняла голову и посмотрела на него:

– Ага, обидел. – И добавила не без злости: – Что, заступиться за меня хочешь?

– Могу и заступиться, – спокойно ответил круглоголовый. – Кто обидел-то?

– Да есть один такой, – перестала реветь Настя. – Что, и вправду заступиться можешь?

– Могу и заступиться… Пошли, – невозмутимо произнес круглоголовый мужчина и выпил остатки газировки. – Покажешь его…

Шли они недолго: с улицы Пушкина надо было подняться на Кремлевский холм, пройти по улице Профсоюзной метров двести и войти во дворик одного из нескольких двухэтажных домов постройки начала века. Здесь, сразу напротив слегка покосившегося детского грибка с песочницей, следовало войти в высокую – выше двух метров – массивную деревянную дверь подъезда, подняться на второй этаж и постучать в