Интересно отметить, что у Иштлилшочитля (в противоположность более ранним хронистам) почти нет ссылок на Библию или перифраз из нее. При желании можно, конечно, видеть в избиении Тесосомоком младенцев намек на Ирода или в истории Несауалкойотля и его военачальника пересказ легенды о Давиде и Урии, но подобных сходных происшествий в истории человечества случалось немало.
Таким образом, Иштлилшочитль в «Истории чичимеков» хотя формально и следует старым источникам, но намечает уже совершенно новые литературные пути. К сожалению, его сочинения долго оставались неизвестными широкому мексиканскому читателю. Единственная дефектная рукопись «Истории чичимеков» была опубликована на его родине только в 1892 г. Несколько раньше Иштлилшочитль стал известен в Европе благодаря публикациям отрывков в многотомном труде лорда Кингсборо (1847) и французскому переводу в собрании Терно-Кампана (1838).
По сравнению с произведениями таких ярких творческих личностей, как Альварадо Тесосомок и Иштлилшочитль, «Хроники Мичоакана» тарасков кажутся просто скучными. Причин тому две. Во-первых, это записи (пусть дословные) францисканцами рассказов стариков-тарасков; во-вторых, совершенно очевидно, что эти сказания были выдержаны в стиле доиспанских анналов. Материал по истории показывает, что в XV в. часть номадов-чичимеков — йанакео, говоривших на тарасканском языке, захватила власть над другими племенами тарасков, живших вокруг озера Пацкуаро, и основала примитивное государство. Столицей его стал город Цинцунцан («Место колибри»). Правители гордились своим чичимекским происхождением, а остальных называли пурепеча (простолюдины, общинники). Позже это слово стало самоназванием всего народа. В течение двух последующих столетий тараски завоевали большую территорию от р. Бальсас до Сантьяго. О столкновении их с ацтеками уже говорилось выше.
В «Хрониках из Мичоакана» излагается история тарасков, их верования и обряды. Довольно много текстов посвящено этнографическим данным: пища, одежда, заключение брака, похороны и т. п. Вот характерный пример текста, повествующего о брачных отношениях у тарасков.
Если родители считали, что он (юноша) познал ее, то они бранили свою дочь за то, что она сделала и говорили ей: «Я, твой отец, не совершал того, что сделала ты, ты навлекла на меня большое бесчестье, ты бросила грязь в мое лицо». Это означало, что отец не осмеливался появиться среди людей или поднять свои глаза, чтобы посмотреть на них, потому что любой мог посмотреть на него и публично оскорбить из-за проступка дочери. Он продолжал упрекать свою дочь: «Когда я был юношей, я женился на твоей матери и у нас появился дом, они (родители матери) дали мне приданое: кукурузы и одежды, они дали мне дом; разве это походит на то, что сделала ты? Почему ты поступила, как распутница? Потому что он (юноша) был распутным, он имел сношения с тобой и обесчестил тебя».
И мать тоже бранила свою дочь. А затем они шли к дому ее соблазнителя и забирали все, что имелось в его доме: одежды, зернотерки и семена, приготовленные им, и они оскорбляли его. И если они решали выдать ее за него, то родители говорили друг другу: «Что мы можем желать нашей дочери? Мы не можем сделать ее снова девственницей. Она уже запятнана, их сердца уже изменились и говорили друг с другом»{40}.
Таким образом, мы видим, что в определенной мере эти материалы перекликаются с 7-й книгой труда Саахуна.
Особый материал содержится в уникальной майяской рукописи, известной под названием «Ритуал Бакабов» (имена этих божеств фигурируют в тексте наиболее часто).
Она представляет собой сборник 42 заклинаний, главным образом против различных болезней. Хотя спорадически в них встречаются имена Бога (Диос), Богоматери, Иисуса, Адама, остальные божества — древние, и, следовательно, тексты имеют доиспанское происхождение. Язык заклинаний очень труден, названия лекарственных средств (растений и животных) табуированы, и их трудно отождествить. Вот, например, заклинание от тяжелого приступа астмы:
Плоский камень надо нагреть, закутать его в растение шикоч очень горячее, (положить) на живот больного, на его кожу. Вот слова, которые следует произносить при этом: «Черный уголь — вот мой символ! Я ломаю его на спине Ицам-Каба из-за тяжелой астмы! Моим помощником является Сухуй-Как, когда я прерываю тяжелую астму! Кто связывает его кустарник? Белое растение муцкок, вот кто связывает его кустарник! Хун-Ахау! Кан-Ахау!
Некоторые из заклинаний этого сборника, судя по языку и архаическим ритуально-мифологическим формулам, восходят к весьма отдаленной эпохе; иероглифический первоисточник их несомненен. Например, заклинание, произносившееся при ревматизме:
Я готов уничтожить красного муравья, белого, черного, желтого!
Я готов уничтожить колючий красный куст цаха, белого, черного, желтого!
Покрывало ложа зеленого деревянного человека, зеленого каменного человека!
Из него я удаляю красного сверлящего муравья, белого, черного, желтого!
Это уходит в сверлящую змею, в мою ядовитую змею!
Из него я удаляю красную жгучую крапиву, белую, черную, желтую над зеленым деревянным человеком, над зеленым каменным человеком![7]
Из него я удаляю красную траву лаль, из покрова акантуна, из покрова тьмы, где он был рожден!
Вот прошло краткое время, что теперь?
Я переменил покрывало твоего ложа! Что же является теперь новым покрывалом твоего ложа? Его покрывало — это хвостовые перья зеленого кецаля, его покрывало — это хвостовые перья попугая. У него[8] десять покрывал! О! Девять у него покрывал, тринадцать (у него) покрывал! (Его покрывала) — хвостовые перья иволги, хвостовые перья зеленого кецаля, которые я кладу здесь на ложе деревянного человека, каменного человека!{41}
Весьма многочисленны пророчества, составляющие основное ядро в книгах «Чилам-Балам (книга пророка Балама)». Они подразделяются на прорицания о катунах (двадцатилетний период) и тунах (год); имелись также предсказания по дням (важные для новорожденных, по ним определялась будущая судьба). Учитывая символику повторяемости катунов, можно легко представить себе те футурологические возможности, которые эта повторяемость предоставляла жрецам-предсказателям. Зная события во время предшествующих одноименных катунов и учитывая их символику, они предрекали будущее. Подобным же образом создавались пророчества и о тунах.
Часто встречающиеся в пророчествах указания на пришествие испанцев, очевидно, представляют собой переработку более древних текстов, относившихся ко времени тольтекского завоевания. Приведем начало одного из таких пророчеств:
Пророчество прорицателя Балама,
Певца из Кабаль-Чен в Мани.
(В день) тринадцатого владыки закончится двадцатилетие.
Это время придет для людей ица,
Это время придет для пригородов, о отцы!
Знак небесного единого бога,
Появится Вахом-Че,
Покажется живущим,
Осветится мир, о отцы!
Начнутся распри,