Сидя у окна в своем отеле, шестидесятитрехлетняя Анжелика смотрит пустым взглядом на деревья Центрального парка. Она возвращается мыслями к тому дню, когда встретилась с Муссолини. Чувство вины гложет ее, но разве могла она в тот вечер 1903 года представить себе, что Бенито, молодой бродяга и невротик, совершит позорное предательство и станет союзником Гитлера? Вот уже несколько месяцев ее мучает эта мысль. Однако у нее хватает сил отбросить эти кошмарные думы. Нельзя стоять в стороне и беспомощно наблюдать за событиями. Началась война, и на поле боя выходят Соединенные Штаты вместе с другими демократическими странами, тактическими союзниками коммунистической России. Нужно продолжать борьбу, объяснять, кто скрывается под маской дуче. В 1942 году Анжелика начинает писать на английском и на итальянском языке книгу «Предатель»: восемь брошюр продаются по подписке в небольшом итало-американском издательстве Джузеппе Пополицио. Спонсором издания выступает профсоюз работников трикотажной промышленности, возглавляемый Луисом Нельсоном.
Книга «Предатель» успеха тоже не имеет. И снова Анжелика обвиняет издателя, что он недостаточно старается, что он «шарлатан, дурак, вор». Но Пополицио отвечает Балабановой, что она и пальцем не пошевелила, чтобы создать книге рекламу, и что она слишком много разглагольствует, как надо работать издателю. «Чем лучше и уважительнее ты относишься к человеку, тем больше шишек и пинков ты от него получаешь. Так, товарищ Балабанова, мы с вами не сработаемся, потому что мы оба с детства бунтари»[581].
Издатель хотел бы публиковать в каждой брошюре имена товарищей, помогающих распространять «Предателя», но она против: ей кажется это нелепым. Джузеппе просит ее подарить этим товарищам свою книгу с автографом, но Анжелика этого не делает. Дать рекламу в газетах? Ни в коем случае: это «бульварная пресса».
Но как, по-вашему, – спрашивает ее Пополицио, теряя терпение, – каким образом надо бы рекламировать «Предателя»? Если бы мы послушались вас, у нас не было бы и тысячи подписчиков и это было бы полное фиаско. […] Если же вы решите, что не хотите больше писать и продолжать издание, как вы говорили, то вы вольны это сделать, ибо я уже теряю силы и очень нуждаюсь в покое и отдыхе, мне надо лечь в больницу и заняться своим здоровьем. И объясняться с подписчиками предоставляю вам[582].
Письмо Пополицио имеет трагикомические последствия. Чтобы убедить Балабанову быть менее суровой и более сговорчивой, он сообщает ей, что у него и так хватает проблем дома со «злыми детьми, женщиной, которая во много раз хуже детей и абсолютно невежественна». И вместо «ободрения и утешения я получаю от вас лишь пинки и зуботычины, а ведь я отдал вам и идеалу все, и душу, и тело. За тридцать лет своей мятежной жизни я не раз попадал в такие переделки; и я всегда клянусь себе, что никогда больше со мной такого не случится, и оно всегда случается. И единственная причина в том, что мой антифашизм и мой идеал – выше моих сил»[583].
Приближается день ее возвращения в Италию. В Америке у Анжелики созрело убеждение, что демократия и плюрализм – не формальные атрибуты, а цели будущего идеального общества, которое должно сначала подвергнуться унижениям диктатуры пролетариата.
Демократия и социализм – субстанция современного общества. Его твердую максималистскую оболочку пробивает американская действительность и американские социалисты, начиная с их лидера Нормана Томаса. Анжелика не ожидала увидеть страну, столь передовую и развитую даже в плане классовой борьбы. Ее немецкая и европоцентристская культура приучила ее верить, что настоящая битва за социализм ведется на Старом континенте. А в результате в самом сердце Европы победили нацисты и фашисты, а по эту сторону океана – демократ Рузвельт. Строгая революционерка, воспитанная на книгах и газетах, вдруг обнаруживает, что с капитализмом можно бороться и под гитару и губную гармошку Вуди Гатри, фольклорного певца, который прыгает в товарные поезда с американскими мигрантами, бегущими с иссушенных земель Техаса, Оклахомы и Арканзаса в Калифорнию. В этих вагонах Вуди поет песни о голоде и гневе, как Том Джоад, герой романа Джона Стейнбека «Гроздья гнева»: «Везде будут плакать голодные дети | Везде будут люди, которые не свободны | Везде будут люди, борющиеся за свои права, | Я буду именно там, с ними рядом». На своей гитаре Гатри написал: «Это оружие против фашистов». А в 1942 году на Пьяццале Лорето он пел пророческие песни: «Муссолини долго не продержится, | Мы посолим его плоть | И повесим сушиться на крюк».
Это другой мир, даже с эстетической точки зрения, в глазах атеистки Анжелики религиозный аспект приобретает политическое значение. После встреч с американскими еврейскими союзами, особенно с Еврейским комитетом труда, она понимает, что религиозная идентичность – понятие, которое может играть важную роль в борьбе против диктатуры и за социализм. Концентрационные лагеря заставляют ее задуматься о новом аспекте истории, а именно: миром движет не только классовая борьба – между людьми может существовать и другая, не менее разрушительная ненависть. Неслучайно еврейка Анжелика всегда будет связана с Израилем и будет там желанным гостем. В душе она остается ортодоксальной марксисткой, верящей во вдохновляющие принципы советской революции, преданные самими большевиками. Но мир изменился, перевернулся с ног на голову, и нужно определиться с выбором начиная с международной политики. Она на стороне США, которые в 1941 году решительно вступили в войну. И выбор очевиден: Вашингтон является единственной реальной силой, которая в перспективе может выступить против Сталина. И на этом пути Вашингтон всегда находил поддержку итало-американских профсоюзов и Луиджи Антонини, который создал Совет труда, основанный на программе несокрушимой оппозиции как фашистской, так и коммунистической диктатуре.
Первым актом этого Совета стало обращение к президенту с просьбой исключить итальянцев, проживающих в Америке, из категории enemy aliens[584]. Вступление Италии в войну против США меняет отношение итало-американцев к дуче. Даже газеты, которые до сих пор превозносили фигуру «нового Цезаря», начиная с Progresso Дженерозо Попе, отказались от трехцветного вымпела и предпочли флаг со звездами и полосами. 12 октября 1942 года, в День Колумба, в нью-йоркском театре Метрополитен-опера было сделано заявление, что итальянские граждане –