Можно просто сжечь сосуд. Со схемой FEC еще можно было так делать, но с «Доцетакселом» и «Перьетой» уже нельзя. Такие препараты должны сразу попадать в большое количество крови. В конце концов катетер удалось установить правильно – через руку, аорту и прямо в кровь. Каждый раз после установки такого катетера мне делают рентген легких, чтобы посмотреть, удалось ли попасть в артерию. Один раз при мне зашла делегация из Норвегии, они приехали смотреть рентген-аппараты. Медбрату показалось, что я копаюсь, и он решил помочь мне снять бюстгальтер. Засунул руки под свитер. Черт возьми, я не хочу, чтобы мне помогали с лифчиком – будь то в присутствии норвежской делегации или при каких-то иных обстоятельствах. Я ужасно разозлилась, сказала, что прекрасно справлюсь сама, а еще мне стало страшно. Это было ощущение абсолютной беспомощности.
Движение «Me too» тогда еще не набрало популярность, но самое ужасное в сексуальных домогательствах всегда то, что нападающий умело выбирает момент, когда у жертвы нет честного шанса защититься. Может быть, он просто хотел меня поторопить. Волновался перед делегацией, пытался показать, что работает четко и эффективно. Но ни одна медсестра ни разу не позволила себе хвататься за мой бюстгальтер. Ни на одном из многочисленных осмотров, когда мне приходилось его снимать и надевать.
Еще я получаю уколы «Герцептина» в бедро. Это они могут вызвать аллергическую реакцию? Сказаться на сердце? Да, точно – именно эти инъекции могут стать причиной сердечной недостаточности. Поэтому раз в три месяца надо делать УЗИ сердца. Чтобы вовремя заметить симптомы, прежде чем они дадут о себе знать. Но сначала Ева из дневного онкологического стационара выдает мне пакеты с ядом, в комнате с картиной, изображающей цветущее маковое поле. В одном из процедурных кабинетов на полке стоит трилогия о Май. Какая-то пациентка оставила книги, чтобы другие могли почитать и развеяться. Или потому, что не хотела держать иху себя дома. Я листаю журналы. Жду, когда химический яд проникнет в кровь. Торопиться нельзя. Иначе капельница начнет пищать. Я не запомнила никаких особенных симптомов от нового препарата. Покалывание в носу и глазах? Жар, холод? Кофе или чай из бумажного стаканчика, сухарик. Не забыть пакеты со льдом. Матс вышел купить сэндвичи к обеду. Я разговариваю с медсестрой Евой, она из Сундсвалля, обожает пешие прогулки. Остальных сестер я тоже узнаю, они время от времени подходят поправить капельницу. Жалуются, что новая дорогая аппаратура часто сбоит. На самом деле система должна подавать звуковой сигнал, лишь когда пакеты с препаратом оказываются пустыми. Понятное дело, любое лекарство ядовито. Но то, что сейчас проникает в мою кровь, – яд в принципе. Матс говорит, мне совсем не обязательно все время быть милой и вежливой с персоналом, я могу просить о помощи. Не надо постоянно шутить, высмеивая собственный страх и тревогу, помогать – это их работа, можно позволить себе быть слабой.
Так или иначе, тис – мощное средство. «Доцетаксел». «Перьета». «Герцептин». Уже на третий день после терапии я засыпаю средь бела дня, несмотря на высокие дозы кортизона в организме.
Вскоре я начинаю замечать, что изменения вкусовых ощущений становятся более явственными и неприятными. Все кажется безвкусным, но голод не утихает, наоборот, подогревается кортизоном. Язвочки во рту выходят на новый уровень. Идет снег. Снег с дождем. В начале ноября. Украинские строители трудятся над крышей, я варю кофе, выставляю на улицу термос и булочки. Упорно хожу на прогулки, сражаюсь за каждый шаг. Думаю только о шагах, а не о том, что у меня полностью отсутствует иммунная защита. Пробираюсь по тяжелому мокрому снегу. Потому что если я лягу, то так и останусь лежать. Не смогу подняться. Не смогу идти. Гортань как будто изранена – я не могу ни открывать рот, ни глотать. Температура 38,4. При 38,5 следует обратиться к врачу. Повышенная температура может быть побочным эффектом от приема цитостатиков в первые дни. Я лежу в постели, стараюсь не сглатывать слюну, ведь каждое глотательное движение вызывает дикую боль. Принимаю «Альведон». Наверное, придется позвонить дежурному врачу. Половина десятого вечера. 38,4, но ведь Эстрид и Матс тоже немного простужены. Мне отвечает женщина-онколог. Она изучает мою карточку, выслушивает симптомы. Вы должны приехать в отделение неотложной помощи больницы Святого Йорана, говорит она. Прямо сейчас. Что-то может пойти не так… с легкими. Когда у человека отсутствуют лейкоциты, процесс может быть очень скоротечным. Инфекции крайне опасны.
Темной ноябрьской ночью Матс и Эстрид отвозят меня в больницу. Эльса остается дома. Она не хочет никуда ехать. Предпочитает остаться дома, почитать, посмотреть ролики на YouTube, поиграть в Sims. Мы с ней переписываемся, созваниваемся. Понятное дело, сидеть ночью в приемном покое совсем не весело. Но я переживаю, как она дома одна. Боюсь ли я, что приехала зря? Что они вздохнут и отправят меня обратно? Этот вечный страх кого-то побеспокоить. Однако в приемном отделении все совсем по-другому. Они изучают мои выписки, говорят, что я буду ждать отдельно от остальных пациентов, чтобы ничем не заразиться. У меня появляется удивительное ощущение собственной хрупкости. Как только врачи заглядывают в мою карточку, их отношение становится особенно бережным и внимательным. Хотя ждать осмотра мне приходится не меньше, чем другим пациентам.
Кровь берет милая сестричка, она разговаривает с Эстрид. Потом мы ждем врача. Найти место, откуда можно взять кровь, непросто, ведь в последние месяцы я очень часто сдавала анализы. Потом мазки из горла и из носа. Хуже всего