И когда в далекой моей юности – пришел Чехов и показал, что героизм и подвиг не только в Америке, в Индии, не только в срыве «существующего порядка», не в опускании «на дно», а именно они имманентны самой жизни, казалось бы, такой простой и бескрасочной, но такой сильной, подлинной, настоящей русской жизни…
Литература человечества рисует нам картину, как тот или другой народ ловит свою голубую птицу Счастья, но ни у одного народа не оказывается эта птица Счастья столь близкой, как у русского народа.
Русский верит в существование Великой Правды, великой святости, великой честности с собой и с другими, верит в то, что эта правда и эта святость не там где-то, за горами за долами, за великими морями, но вот тут, здесь рядом… Потому то русское общество и тоскует той великой «чеховской тоской», что тоскует только тогда, когда чуют, что то, о чем тоскуют – где-то тут рядом!.. О том, что недостижимо – не тоскуют… И ни один другой народ, а только русский – не мог так хватать в своем сердце именно это великое веяние правды. И воплощение этой правды – есть русская культура.
Беззлобно, безнапорно, но сурово и прямо по существу говорил Чехов свои слова, абсолютно безропотные и нужные. Но он видел, что на этом пути культуры лежит много, очень много испытаний…
– Москва – город, которому придется много страдать! – говорит Ярцев, – глядя на утренний Алексеевский монастырь, когда они с приятелем, бессонные бредут с дач в Москву.
– Почему? – спрашивает тот.
– Так. Люблю я Москву! – отвечает Ярцев. (Три года).
Тридцать лет прошло со дня смерти Чехова, с того времени дня, как я читал отцу газету, как он положен в Новодевичьем монастыре, куда привез его из Баденвейлера вагон «для перевозки устриц»… Но не умерло дело писателя, оно растет и ширится, Чехов не умер, Чехов жив, веселый, умный, мудрый, незлобливый, Чехов – хороший хозяин, любитель садов, Чехов упорный, Чехов – мягкий и добрый врач не только тела, но и духа, который с такой ясностью и выразительностью поставил диагноз русской будущности:
– Музыка играет так весело и бодро, так хочется жить! – говорит одна из трех сестер. – О, Боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса, и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут тогда добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О, милые сестры, наша жизнь еще не кончена! Мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем!
Любовь человека будущего: статья о Чехове
В письме к Суворину, относящемуся к 1895 году, А.П. Чехов пишет определенно: «Я женюсь хоть сейчас, но дайте мне такую жену, которая, как луна, не каждый бы день появлялась на моем небе» \
Слова очень характерны для сдержанного, замкнутого Чехова, для Чехова, творца таких жестоких женских типов, как Наденька, как Душенька, как жена профессора в «Скучной истории» и др. Трезвый, четко относящийся к действительности, зоркий Чехов не мог не видеть, какую трудную проблему обыкновенной человеческой жизни представляет из себя брак. Положим, эта проблема предстоит всем, но ведь именно все и решают ее неправильно. Это-то и ужасно! О браке много говорится, в смысле его святости, почтенности, говорится о том, что он «основа государства». Но какой брак? Брак, в котором сплошные ссоры, в котором одна сторона обрекает себя на рабское служение другой стороне. Женщина чернит зубы, чтобы намеренно быть безобразной – все это едва ли тот брак, который считают «основой» того строя, к которому надо теперь возвратиться.
Чехов был человеком огромного ума, огромной выдержки, человеком, который видел все эти проблемы в их обыденном массовом значении. Правда, он не писал прямо про них, но зато он сам переживал их. Вот почему столь захватывающе-интересно проследить, как сам Чехов прошел этот искус, какова была его любовь, каков был брак Чехова.
На этот вопрос дают нам любопытный ответ «Воспоминания» О. Л. Книппер-Чеховой – супруги писателя, в которых имеются ее письма Чехову, как и письма великого нашего мастера пера. Молоденькой барышней, немного чопорной, хорошо воспитанной, не из чисто русской семьи («ах ты, моя немочка!») – называет ее Чехов в одном письме, Ольга Леонардовна вошла в труппу Художественного театра. Театр, один театр казался ей способным заменить всю жизнь.
И вот роковая записка Вл. Ив. Немировича-Данченко – говорит Ольге Леонардовне:
«Завтра 9 сентября Чехов будет на репетиции “Чайки” в Охотничьем клубе»2.
Было это в 1898 году.
Книппер играет «Чайку», и, как известно, «Чайка» проходит триумфально, опозоренная и провалившаяся в Александринке. За два года перед тем Книппер попадает в фокус внимания Чехова. После «Чайки» она гостит три дня в чеховском имении под Москвой – «Мелихове», и затем начинается длительная, нежная «чеховская переписка».
Сперва о любви ни слова, но развивается и разгорается то, что издавна так выразительно именуется «amour». И когда Чехов уезжает в 1899 году в Ялту, молодая Ольга Леонардовна пишет ему просто, по-человечески:
«С вокзала на извозчике я ревела всю дорогу»3.
Но Чехов, милый, веселый и тонкий Чехов, ничего не замечает. Вернее – не хочет замечать. «Милая актриса», «великолепная актриса» – вот чем пестрят его письма. И по существу даже не «актриса». У Чехова ведь беспощадно обрисована эта порода людей – «актрис». Она, Книппер, пленяет Чехова как женщина талантливая, сильная, столь вдумчиво относящаяся к искусству, тому искусству, которое Чехов любил – к театру. Но с другой стороны – он боится за себя, за то, что он может потерять свободу, свой размеренный, творческий уклад.
Эта осторожность Чехова продолжается, но чувство Ольги Леонардовны растет, и в феврале месяце 1900 года она пишет ему такие глубоко обиженные строки, в которых чувствуется пушкинская Татьяна:
«Что это значит, мой дорогой писатель? Вчера слышала от Марии Павловны [сестра Чехова], что вы уезжаете за границу на целое лето. Этого не может быть – слышите! Невероятно жестоко делать такие вещи! Сию же секунду отвечайте мне – ведь лето мы будем вместе?!»4
О<льга> Л<еонардовна> не выдерживает. О<льга> Л<еонардовна> прорывается. Но Чехов отписывается шуточками, и только когда в апреле месяце этого года Художественный театр театр едет в Ялту, то О<льга> Л<еонардовна> выезжает раньше, с Марией Павловной, то вялое чувство Чехова подогревается, спадает осторожность, его боязнь потерять самостоятельность.
«Напишите мне хорошее, искреннее письмо, не отделывайтесь,