Отметьте сходство между юнговским понятием архетипа и часто встречающимся в литературе описанием «типов» Виктора Гюго (из книги «Современная традиция» под ред. Ричарда Эллманна и Чарльза Фейдбльсона):
«…Тип живет. Если бы это была лишь абстракция, люди не смогли бы распознать его и позволили бы этой тени незаметно промелькнуть мимо них. Трагедия, получившая название «классической», создает фантомы; драма творит живые типы. Урок, который она преподает нам, — это человек; это миф с человеческим лицом, столь подвижным, что нам кажется, будто это — наше отражение в зеркале; это притча, толкающая нас под локоть… Типы — это случаи, предусмотренные Богом; гений обнаруживает их. Кажется, будто Господь предпочитает преподавать людям уроки при помощи людей же — чтобы внушить им больше доверия. Поэт идет по улице рядом с живыми людьми; у него такой же слух, как и у них. Отсюда — действенная сила типов. Человек — это предпосылка, тип — заключение; Бог создает феномены, гений дает им имена.
Типы существуют в Искусстве и Природе на одном и том же уровне; они — откровенный идеал. В этих персонажах воплощены добро и зло, содержащиеся в человеке. И под взглядом мыслителя каждый из них порождает человечество».
Юнг понимал, что миф придает человеческой жизни смысл. Пример этого он обнаружил среди народа пуэбло в Нью-Мексико. Юнга чрезвычайно интересовали их мифы и религиозные воззрения, но он обнаружил, что пуэбло очень неохотно обсуждают эти вопросы с посторонним. Наконец, старый вождь сказал ему: «Солнце — это Бог. Каждый может это увидеть». Потом он сказал Юнгу, что церемониальные танцы пуэбло необходимы для того, чтобы Солнце продолжало светить и двигаться верным путем. Пуэбло делали это не только для себя, но и для всего человечества. Более того, старик даже не мог себе представить, какие беды произойдут, если эти танцы по какой-либо причине будут забыты.
Теория коллективного бессознательного побудила Юнга заняться тщательным изучением эзотерических религий, гностицизма, алхимии и мифологии. В ходе своих исследований он обнаружил устойчивые примеры действия более или менее идентичных архетипов.
Сам Юнг затруднялся дать какое-либо точное определение собственным религиозным воззрениям. Джозеф Кэмпбелл описывает его как «политеиста», видевшего в архетипах «богов», которые были проявлениями единого «Бога», — подобно тому, как индус считает множество своих «богов» манифестациями Брахмана. К своему отцу-священнику Юнг относился весьма критически; он чувствовад, что Юнг-старший пережил кризис в своих религиозных верованиях, но был слишком слаб, чтобы отказаться от них или хотя бы допустить, что такой кризис имел место. Однако Юнг нередко говорил о Боге в терминах, напоминающих о его протестантском детстве. Учитывая бессознательную природу архетипов и их присутствие в каждой человеческой душе, мы могли бы назвать Юнга «пантеистом», верящим, что Бог присутствует во всех вещах и явлениях. Но несомненно одно: Юнг не считал элементы духовной жизни «нереальными» и не сбрасывал их со счетов как простые «проекции», подобно Фрейду. Лично я считаю, что Юнг верил в трансцендентного Бога, который становится доступным, или «открывается», человеческому опыту посредством архетипов.
Даже спустя тридцать лет после смерти Юнг остается противоречивой фигурой. Из-за того, что он был президентом немецкого психиатрического общества, находившегося на обеспечении у нацистов, Юнг навлек на себя ложные обвинения в симпатиях к нацизму. Он гневно отрицал подобные нападки, указывая на то, что его деятельность в этом обществе помогла ему спасти множество немецких евреев. Среди ближайших учеников Юнга также было много евреев. Более того, если в 1930-х годах он и опубликовал несколько статей, в которых при большом желании можно усмотреть симпатию к нацистам, то уж, во всяком случае, после 1940 года все его работы неизменно просоюзнические.
С одной стороны, подход Юнга к мифологии и религии христиане считали полезным инструментом для понимания врожденной духовной ориентации человека й ценили его взгляды на религию как непреходящую сферу человеческого сознания (а не фазу, которую следует «перерасти»). Его цитирует американский протестантский теолог Г. Ричард Нибур; труды его используют протестанты, католики и православные. Юнговские размышления о «сыновстве» и роли Святого Духа дали новый жизненный импульс христианской вере, ознаменовав собой широкое распространение харизматических движений внутри церкви.
С другой стороны, юнговские архетипы отлично усвоила религия Новой Эпохи, приняв их в качестве оправдания своего политеизма и низведения религии до эзотерических символов. Так, Юнг предоставляет психологические обоснования для неогностицизма — формы христианства, основанной не на вере, а на «тайном» знании, доступном только избранным.
Как бы то ни было, протестантский пастор, совершавший обряды на похоронах Юнга, воздал ему хвалу как человеку, восстановившему достоинство и предоставившему интеллектуальную поддержку религиозной жйзни после того, как ее отверг Фрейд и прочие мыслители XX века.
И в любом случае, юнговский подход к интерпретации мифа предлагает нам интересное психологическое объяснение параллелизма, сочетающее в себе психиатрию, социологию, антропологию и литературоведение.
Современный внепсихологический подход: структурализм
Клод Леви-Штросс
«Вероятно, в моей собственной душе есть какое-то весьма глубинное свойство, благодаря которому я всегда был тем, что сегодня называют структуралистом. Моя мать говорила мне, что, когда мне было два года от роду и я еще, само собой, не умел читать, я заявил, что на самом деле читать умею. А когда меня спросили почему, я ответил, что когда смотрю на вывески на магазинах… «boulanger» [ «булочник» по-французски] или «boucher» [ «мясник» по-французски], — то могу кое-что прочесть, поскольку, с графической точки зрения, было совершенно очевидно, что часть написанного не могла значить ничего, кроме «Ьои», одинакового первого слога в словах «boucher» и «boulanger».
Быть может, ничто не стоит так близко к структурному подходу, как этот пример; ведь это — поиск инварианта или инвариантных элементов, стоящих за поверхностными различиями».
Ранние современные интерпретаторы мифов, такие как Фробениус, Бастиан, Леви-Брюль и Дуркхейм, опирались на культурную историю и социальные взаимосвязи внутри культур. Психологический подход Жане, Фрейда и Юнга (а впоследствии Кэмпбелла) рассматривал миф как нечто отличное от культурной истории, имеющее внутренний психологический источник. А в структурной антропологии Клода Леви-Штросса мы обнаруживаем еще один подход.
В 1960-е годы теории Леви-Штросса вызвали большое волнение В научных и