Они долго вздыхали, но ни тот, ни другой не знали способа помочь этому! Только то, что желчь выбросили из сердца. Валигура, оставшись один у огня, насупился и мыслями побежал к своим детям. Так опёршегося на руки, с поникшей головой его нашёл возвращающийся из своей экспедиции Кумкодеш, который, видя в комнате свет, пришёл поздороваться.
У него, как всегда, было весёлое лицо и ещё более оживлённое, чем накануне.
Мшщуй повернулся к нему.
– Где ты был? – спросил он.
– Где я не был? – ответил, смеясь, клирик. – В обоих монастырях, в епископстве и на княжеском дворе – всюду…
Благодарение Богу, тут не плохо слышно, князь Генрих держится и держаться будет с нами.
– Так кажется, – буркнул Мшщуй.
– А Конраду не дадут пруссаки о плохом думать, – по-прежнему весело говорил клирик. – Те немецкие рыцари, которых он привёл, ему не много помогут. Монашеской братии пришло только двое и несколько десятков кнехтов… им не везло и по дороге, и в городе. Прежде чем доехали до Плоцка, потеряли двух молодых добровольцев, их где-то, должно быть, бросили раненых. Говорят, что неосторожно на охоту выбрались и кабан их обоих ранил.
Мшщуй равнодушно слушал, но ему в голову пришло, что от епископа под Белой Горой слышал о крестоносцах.
– Что же с теми ранеными стало? – спросил он.
– Говорят, их под каким-то замком бросили на милость или немилость Божью, – отпарировал Кумкодеш. – По дороге рассказывали, что тот замок был какой-то негостеприимный, потому что их туда не хотели даже больных впустить.
Негостеприимный замок дал Валигуре пищу для размышления. А что если немцы заплутали к Белой Горе, потому что оттуда недалеко стояли? Не было опасности – но сама мысль, что где-то там на его земле немцы могли искать приюта, гнев пробуждала в Мшщуе. Что если их там кто-нибудь, сжалившись, принял?
Разные мысли бродили по его голове… он ещё больше помрачнел…
Клирик повторял то, что где-то слышал, и был в хорошем настроении. Видя, наконец, что, как бы дремлющий Мшщуй не отвечает ему, он отошёл в сторону и опустился на колени для молитвы. Его постель была приготовлена в этой же комнате.
Назавтра Валигура решил попрощаться с князем, не хотел там сидеть дольше, беспокойство долго ему спать не дало, разбудило его с утра и погнало оттуда. Хотел отделаться от второго посольства, вернуться в Краков и отпроситься на Белую Гору.
Князь Генрих в этот день рано выехал на охоту, в замке было пусто. Даже Перегрин, который никогда от пана не отходил, поехал с ним. Об этом всём Мшщуй узнал только в пустом замке, с трудом найдя слугу, с которым мог на своём языке поговорить.
Он уже хотел идти прочь с сетованием на потерянный день, когда дверь комнаты, в которой он остановился, открылась и девушка служанка дала ему знак идти за ней. Не зная, что это значило, Валигура, хоть неохотно, пошёл за ней.
В другой пустой каморке никого не было… Девушка исчезла. Через мгновение дверь отворилась и шатающимся шагом вошла Бьянка. Она была ещё более бледной, похудевшей и испуганной, чем когда он её видел в дороге… Она с тревогой приблизилась к нему.
– Благодарение Богу, здоровье к вам возвращается, – отозвался Мшщуй, поглядывая на неё.
Она шла медленно, как пьяная, обеими руками держась за голову.
– Здоровье? Болезнь? – ответила она. – Я сама не знаю, что делается со мной. Та пани имеет страшную власть, вчера изменила меня, взяла мою душу из меня, выжала её как платок и стала белой и чистой… Я забыла обо всём… не хотела ничего, только с ней быть и остаться навеки. Пока она здесь была, благостно мне было… когда ушла, проснулась ли, сплю ли снова, мечтаю ли, живу ли, не знаю. Память и страх возвращаются… тревога неволи… Она душу возьмёт из меня…
Помогите мне! А! Она имеет такую великую силу! Сегодня снова вспоминаю и дрожу! Неволя меня ждёт и тот сон, что вчера… смерть…
Она говорила, а Мшщуй стоял, слушал и – не понимал.
Она казалась ему безумной.
– Как же я могу, если бы даже хотел вас спасти, – отозвался он с жалостью. – Сами видите, что вы в их власти, княгиня набожная и святая, плохого от неё опасаться не можете. А я вырвать вас отсюда… не сумею.
– Всё же рыцари не единожды похищали даже из монастырей женщин, – произнесла Бьянка, – я о том слышала, будучи ещё маленькой. Пели о том песни…
– Но я тут являюсь послом и не только себя бы запятнал, но и моему пану сделал бы неприятность, совершая насилие. Молодому бы это простили, старому был бы позор.
Сирота, закрыв глаза, начала плакать.
– Вам не жаль несчастную, – воскликнула она. – Я только в вас верю! Смилуйтесь, вырвите меня отсюда… Сестра Анна, что меня стережёт, в часовне. Вас сюда Господь Бог привёл. Я ночью вырвусь из замка, убегу… Предпочитаю в лес убежать и от голода умирать, чем идти в неволю. Вы должны спасти меня!! У меня нет никого!!
Шорох в другой комнате говорить ей не дал, она бросилась к двери и исчезла. Валигура как можно скорей вышел из каморки, прошёл по первой пустой комнате и быстрым шагом оставил замок. Жаль ему было безумную – но чем он мог помочь? Как спасти? Боялся и он той силы, какую имела княгиня из своей набожности… Бороться против неё – значит, бороться с Богом.
Он только одно имел средство избежать то, что ему тут угрожало опасными осложнениями: как можно скорее бежать.
Поэтому, не обращая внимания на Кумкодеша, когда вернулся на постоялый двор, он велел людям готовиться к дороге.
Он решил вечером попрощаться с князем и хотя бы ночью двинуться в Познань.
Клирик, который после богослужения пришёл перед полуднем из костёла, нашёл всё уже готовым к отъезду.
– Ваша милость хотите ускорить отъезд? – спросил он.
– Должен, – сказал Мшщуй, – уж меня не спрашивайте и не вникайте в это; скажу вам, что дольше тут сидеть не могу. Как только вернётся князь, попрощаюсь с ним и на коня.
Кумкодеш поглядел и, видя неизменное решение, не сопротивлялся, начал также готовить свои узелки.
Время до вечера плелось лениво; уже в сумерках на рынке показался охотничий кортеж князя, который возвращался из леса. Перегрин пришёл узнать о госте. Кони стояли, убранные для дороги.
– Хотите ехать?! – воскликнул он с удивлением.
– Из Кракова прибыл посланец, который вынуждает меня к спешному возвращению, – сказал Мшщуй. – Сделайте так, чтобы я мог