– Что ж, всё сходится. Особая точка молчала последние годы, а нынче заработала. И, получается, эта точка действует на биолокацию животных. Перепрограммирует, если можно так выразиться, их внутренний навигатор.
– Я сам об этом думал, но раз вы тоже пришли к такому выводу, это становится похожим на правду. К тому же теперь мы можем довольно точно определить, когда точка вообще заработала.
– Каким образом?
– В тех записях, о которых я говорил, сообщается, что до появления здесь угров и их Богини, а это примерно 460 год, такого исхода лосей не наблюдалось. Добывать их приходилось с большим трудом, когда же на Липовой воцарилась Золотая Баба, даже они потянулись к ней на поклон. Этакий жертвенный, непоколебимый ход, прямо под стрелы и копья охотников. Получается, если не брать в расчёт аспект чуда, именно тогда особая точка себя впервые и проявила.
– Что-то должно было послужить толчком… Например, землетрясение. В результате него и мог образоваться мелкий территориальный разлом, который, как я уже говорил, выводит мощь пересекающихся региональных и трансконтинентальных на поверхность.
– Всё верно. Аборигены признавались пришельцам, что незадолго до их появления земля тряслась, «словно огромный лось сотряс её копытами».
– Ну, вот – всё сходится. Подождите… Вы говорите, местные охотники лосиную тропу через Липовую называют золотой?
– Верно. А что?
– Не думали, откуда повелось?
– Спрашивал. Говорят, по аналогии с золотой жилой. Когда на тропе «зелёный свет», мяса заготавливают вдоволь и без проблем.
– А мне вдруг подумалось другое. Вот вы говорите, на Липовой некогда стояла Золотая Баба, так, может, от неё и повелось? А потом из поколения в поколение передавалось у коренных народов. Потом уж от вогулов к русским поселенцам перешло.
– Вполне возможно. Я вот до такого не докумекал.
У Ерёминой ямы мы причалили во второй половине дня. Сам стал сдувать лодку, а Папина я отправил вперёд себя одного:
– Ступайте, Алексей Николаевич, – объяснил я ему. – Через полчаса будете на станции, как раз должны успеть на вечернюю электричку до Екатеринбурга. А я – не спеша следом. До моей – ещё порядка трёх часов.
Мы тепло попрощались. Старик трогательно обнял меня и сжал обеими руками за предплечья.
– Берегите себя, Георгий! – наконец сказал он по-отечески – и у меня защемило сердце. – Не будьте тем мотыльком, что летит на пламя.
– Постараюсь. Спасибо, что помогли мне. Бывайте! Может, ещё и свидимся.
Когда Папин отстранился, мне показалось, что в глазах у него сверкнула бусинка слезы. После того как он сделал десяток шагов, я его окликнул. Он с готовностью обернулся, словно ждал этого.
– Алексей Николаевич, никому не рассказывайте о нашем походе. Следует опасаться не только неведомых сил, но и вполне конкретных людей.
Старый геолог лишь кивнул головой и продолжил путь. При этом мне показалось, что и походка его, и осанка как-то разом изменились: он стал подшаркивать ногами, не горбился, но плечи обмякли. Так, наверное, покидает порт списанный по старости на берег боцман. Посудина, которую он знал как облупленную, до последнего шпангоута, оставалась стоять у пирса, чтобы через какое-то время отчалить в очередное плавание, а он уходил от неё навсегда, стараясь не горбить спину и широко ставя ноги.
Не знаю почему, но мне вдруг показалось, что это была наша с ним последняя встреча.
Дома я застал разгром. Обыск был тщательный и демонстративный – разве что половицы не вскрыли. Видимо, я серьёзно кого-то вывел из себя своим исчезновением на «рыбалке». На первый взгляд ничего не пропало – но разве сразу определишь? Чтобы не поддаваться панике, я принял холодный душ. Заварил кофе и, прихлёбывая его, стал собираться. Выбрал из раскиданных по полу вещей те, что могли потребоваться на первое время. Аккуратно сложил джинсы, футболку, пару рубашек и свитер.
Оделся как на пикник: слаксы, поло, джемпер, нахлобучил на голову бейсболку – раз иду в бега, надо же будет что-то натягивать на глаза в минуты опасности быть узнанным. Ноги всунул в ботинки на толстой без каблука подошве, ещё одну пару – кожаные мокасины – положил в небольшую дорожную, похожую на саквояж сумку, с которой обычно ездил в командировки. Следом отправил приготовленную одежду, носки-трусы, несессер с мыльно-пузырными принадлежностями и первую попавшуюся под руку книгу. Документов никакие брать не стал, лишь сунул в карман удостоверение собкора «Уральской газеты» – бордовые кожаные корочки с золотым тиснением «ПРЕССА» – и почти бегом поспешил к вокзалу, надеясь успеть на последнюю электричку до Екатеринбурга.
Почему я решил исчезнуть? Почему не вызвал полицию? Во-первых, мне нечего было сказать. Как только я заикнулся бы о Льве Николаевиче, Ордене Божественной Длани и осколках Венеры Милосской, мне бы предложили обратиться к психиатру. Да и ничего, вроде как, не пропало.
Во-вторых, хуже того, я сам не знал, кто именно из охотников за руками Богини первым вышел на тропу войны и устроил этот тарарам. Кто бы это ни был, они стали терять терпение. Время разговоров, похоже, прошло. И каким будет их следующий ход, можно только догадываться. Про 90-е я знал не из криминально-ментовских сериалов, так что иллюзий никаких не строил. Поэтому и предпочел просто пропасть из поля зрения. Всех.
Решение это пришло на удивление легко. Видимо, уже была внутренняя готовность к такому обороту событий. Как и многие коллеги, строча материалы «на злобу дня», я тешил себя надеждами, что способен на большее. И, скорее всего, так же как и они, никогда бы так и не сделал попытки их реализовать, а с душевной болью время от времени справлялся бы притупляющими боль запоями. Вообще, жалеть себя – дико заманчивая и приятная вещь, напрямую связанная с инстинктом самосохранения. Видимо, и здесь у меня вышел сбой.
Уже с перрона позвонил сестре, позвал к телефону маму. Хотелось услышать её добрый голос. Чтобы она не волновалась, наврал, что срочно уезжаю отдыхать в Крым – мол, подвернулась горящая путёвка на бархатный сезон, так что попрощаться не заеду.
– Галь, ты выберись как-нибудь, приберись у меня, – это уже сестре, когда она взяла трубку. – Я генеральную уборку затеял. Начать-то начал, а продолжить не успел. Так что не удивляйся бардаку, что я там устроил.
– Ладно, выберусь