– Вздор.
– Не скажи… – Адетт присела на корточки у зеркала, пристально рассматривая сказочную красавицу-Ехидну. – Сам Аргус Всевиядщий не устоял перед ее красотой, и, заточив Чудодеву в глубокую пещеру, стал добиваться ее любви. Задумал вознести ее на небо, к богам, но на небо не возносят ночью, и вот однажды на рассвете, предстал Аргус перед возлюбленной своей, чтобы забрать ее с собой.
– И дальше?
Легенда неожиданно заинтересовала Сержа. Адетт хитро улыбнулась, она знала, как играть на чужом любопытстве. Подошла к столику, плеснула в бокал вина и продолжила.
– «Ты ли это, Аргус, спросила она, увидев возлюбленного блеклым и беспомощным. Где же твои сияющие звезды и их песни? Блеклый, тусклый стоишь ты передо мной, испещренный мрачными зрачками, словно весь источенный пушистыми гусеницами. Это ли твои золотые ресницы? И так холодно близ тебя, Аргус. А земля так тепла. Нет, не Аргус ты. И ушел Аргус в темное подземелье»[2]. А ночью, по повелению ревнивой Геры, оскорбленный Аргус унес Чудодеву в пещеру глубокую на краю Тартара, где лишь драконы да змеи водятся. В пышный драконий хвост, огромный, почти до поясницы, обратились ноги титаниды. И железным покрыты они панцирем, и стала она Змеедевой. Обманул ее Аргус Панопт. И посылала Ехидна проклятие звездам, ненавидя их и томясь по ним. И лишь Тифон чудовищный ответил на стоны ее и стенания, и породили они множество чудовищ: Одра, гидру лернейскую, химеру…
– А Аргус?
– Аргуса убил Гермес, желая освободить Ио. Но Гера взяла глаза своего верного стража и поместила их на хвост павлина. Правда, красивая легенда?
Серж не увидел ничего красивого, более того, изображенные на раме существа стали куда более отвратительны.
Адетт повертела в руках конверт, словно раздумывая: открывать или не стоит. Тянет время, ей нравится играть в кладоискательницу, она так долго ждала, что сроднилась с ожиданием и страшится момента, когда ждать больше не придется.
Вот она решительно вспарывает бумажным ножом белое полотно бумаги.
– Письмо.
Серж и сам видит, что внутри письмо, наверное, какие-нибудь прощальные нотации вроде: ты получила то, чего добивалась.
– Алан писал… Алан…
– Что-нибудь интересное?
– Не мешай.
Адетт увлеченно читала, сморщив носик, на ее лице застыло удивленное выражение, вот, добралась до конца послания и вернулась к началу. Перечитывает? Интересно. Нужно будет непременно заглянуть внутрь. Но нет, Адетт не оставила ему такой возможности: перечитав послание покойного мужа, она подошла к камину и швырнула письмо в огонь. А потом, сидя на корточках, следила за тем, как горит бумага.
– Зачем?
– Тайна. Это будет моя маленькая тайна… Моя и одного пражского алхимика, который умер, создав удивительную вещь. Серж, тебе приходилось слышать о пражских алхимиках?
– Нет.
– И мне не приходилось, зато Алан любил… интересные предметы. Это царский подарок. – Адетт дохнула на темное стекло и провела по пятнышку пальцем. – Зеркало Химеры… Мы подружимся, правда? Обязательно подружимся… Лев головою, задом дракон и коза серединой…
Творец
Приближалась зима, а зиму Аронов не любил. Зима – это холод, мокрый снег и грязь, которая портит ботинки. Зимы из далеких детских воспоминаний очень отличалась от московских. Там, в воспоминаниях преобладал чистый белый снег, бодрящий мороз, заледеневшие горки, с которых можно скатываться, сидя на портфелях… Еще елка с рубиновой звездой, серебряным дождиком и снегом из ваты, мандарины и непременное шампанское для взрослых.
Теперь же Аронов предпочитал встречать Новый год в Европе. Чистые улочки, фонарики на деревьях, ангелочки в витринах и суетливая, радостная возня взрослых людей, окунувшихся в детство. Москва под новый год злилась: кто-то что-то не успевал, у кого-то не хватало денег, а у кого-то через край били проблемы…
До Нового года далеко – почти полных два месяца, а Аронов уже переживал, что придется остаться в Москве. Из-за нее, из-за Химеры, которую Лехин расписал почти на все эти долбанные предновогодние выставки-презентации-распродажи. Видите ли, девушка пользуется спросом… Еще бы ей не пользоваться, сколько сил вложено в каждый кусочек этого живого совершенства.
Лехин все гадает, как это Ник-Ник все сумел рассчитать и вывести Ксану в самый удобный для бизнеса момент, невдомек ему, глупому, что Аронов ничего и не рассчитывал. Он никогда ничего не рассчитывает, он просто надеется на удачу, и видит Бог, пока нет причин менять тактику.
Но что делать с портретом? Может, имеет смысл нанять специалиста? Нет, нет и еще раз нет. Аронов только представил результат: профессиональный, качественный и абсолютно безэмоциональный. Ни один специалист не способен понять сути происходящего, для них Девушка у Зеркала – сюжет стандартный и даже пошлый. Аронов должен все сделать сам, как прежде, иначе фортуна отвернется и…
– Скучаешь? – Лехин по обыкновению ввалился в кабинет без стука.
– Нет.
– Скучаешь, – гораздо более уверенно заявил он. – У тебя всегда осенью депресняк начинается. Уже начался, я вон по глазам вижу. Я ж тебя знаю, как облупленного, Аронов.
И это была правда, голая, «облупленная», как изволил выразиться Лехин, правда. Иногда Аронова забавлял эта ситуация – школьные враги стали партнерами и почти друзьями. Вместе пили и напивались, строили планы и воплощали их в жизнь, давили одних конкурентов и отбивались от других. И года два назад, когда Аронов внезапно понял, что на всей этой чертовой планете у него никого нет ближе Лехина, он впервые задумался над тем, как жить дальше.
Впрочем, Лехин прав, это все осень виновата, осенью всегда в голову дурные мысли лезут.
Марат тем временем самовольно сдвинул все Ароновские бумаги на край стола и торжественно развернул принесенную газету. В его действиях сквозила странная, несвойственная ему прежде веселость, и Аронов насторожился. Он очень не любил сюрпризов.
– Читал? – Лехин, запоздало сообразив, что читать текст вверх ногами неудобно, попытался перевернуть газету и неловко смахнул часть бумаг на пол. – А ладно, сиди, я тебе сам прочту. Итак, слушай и вникай. Статья называется «Новое рождение феникса».