Бодрствующий Виктор вполне мог оценить физические достоинства Амабель, но это не мешало ему видеть, как животная спелость подогревает ничтожную культурную близость. Так бывает, если простой и красивый крестьянский дом раскрасят под мрамор. Виктор корчился, вспоминая сентиментальность и самообман, которыми душили друг друга эти двое, притворяясь, будто простая и естественная животная страсть проистекает из глубокого духовного родства. Для проснувшегося Виктора писклявый голос Амабель, старательно копирующей речь «синих чулков», несколько затмевали очарование ее тела.
Что касается Чурбана, его чувства к Амабель понемногу сменялись презрением, и тогда он начал застенчиво ухаживать за женой. Отвращение понемногу уходило, по мере того как он убеждался, что властные чары, овладевшие им, были не животными и не дьявольскими, а (по его собственному определению) ангельскими.
Если прежде Мэгги приветствовала авансы Виктора с откровенным энтузиазмом, то теперь, к его отчаянию, осталась холодна. Однако чувства ее все же переменились после довольно острого инцидента. Настоящий Виктор на несколько дней взял верх, а к нему Мэгги не питала отвращения, хоть он и делил одно тело с изменником. Они, как обычно, спали вместе. Очевидно, меньшой Виктор, очнувшись ночью, обнаружил себя в постели с Мэгги, в ее пылких объятиях. Он сразу понял, что ее ласка предназначалась блестящему «братцу», с которым она ложилась. У меньшего Виктора хватило присутствия духа продолжать ласки, не позволив Мэгги заподозрить подмену. Только когда они мирно отдыхали бок о бок, он рассказал ей, что произошло.
Этот случай положил начало их новым отношениям. Обида Мэгги понемногу прошла, и теперь они жили как муж и жена. Они заняли одну спальню, оставив больше места детям. Ко времени моего второго приезда из Индии в 1946 их явно связывала большая нежность. Трудно сказать, как я ее распознал, потому что внешне они ничем ее не проявляли. Оба были уже далеко не молоды, пыл юности давно прошел. Но я заметил, что друг к другу они обращались чуть иным тоном, чем говоря с другими людьми.
Не хочу создать ложного впечатления. Однажды вечером в долгом разговоре с Мэгги, пока Виктор был на лекции, я больше узнал о ее чувствах к подставному мужу после романа с Амабель. С того прискорбного инцидента прошло уже шесть лет. Вскоре после его завершения, когда она приближалась уже к возрасту опасных родов, родилась Маргарет. А теперь Маргарет уже ходила в подготовительный класс.
Мэгги, хоть и сошлась с Виктором, который так долго ее отвергал, хоть и нежно любила его, по-настоящему загоралась только с Виктором «пробудившимся» («Моим настоящим Виктором»). Его она обожала. В ее любви к другому было на три четверти жалости. С «настоящим» Виктором их связывала страстная дружба равных – полнейшее выражение любви, хотя (настаивала Мэгги) она только под его вилянием поднялась до подобия равенства с ним. Он всегда представлялся ей богом, который своей властью сделал ее равной себе любовницей. Он возвысил ее, сформировал ее дух. Для него и с ним она превосходила саму себя. Она была его Психеей, а он – ее Эротом. К другому же Виктору она чувствовала нежность, которая хоть не была простым эхом глубокой любви, скорее походила на материнскую. Она отдавала ему свое тело не в экстазе, как отдаются богу, а как мать дает ребенку грудь, с жалостливым сочувствием.
Разговор с Виктором подтвердил это впечатление. Он сказал:
– Я прекрасно знаю, что мне никогда не стать моим братом. Но теперь она любит меня не только ради него. Как ни странно, я сумел дать ей кое-что, чего не мог дать он… или мог не в той же степени: а именно, сыновнее чувство мужчины.
Однажды Мэгги предложила, чтобы мы с Виктором воспользовались прекрасной зимней погодой и, пока он свободен, прошлись по взгорью до городка. Ей хотелось выставить нас из дома, чтобы заняться преждевременной «весенней приборкой». Виктор посадил меня в древнюю спортивную машину, которую всю войну продержал на ходу, чтобы разъезжать с лекциями по военным частям. Теперь, когда возобновилась выдача бензина, стало возможно использовать машину и в личных целях. Он уже не так увлекался гонками, но все же с удовольствием сел за руль. Машину мы оставили там, где дорога поднималась на отрог холма, и двинулись оттуда по просеке, перемолотой танками и артиллерией. Через пару миль вышли к покинутому военному посту – пустой будке, окруженной пустыми канистрами и прочим неприглядным мусором. Отсюда начиналась тропинка на взгорье. Наверху лежал снег, ясное утро сменилось трезвым деньком с восточным ветром.
Живя в Индии, я отвык от долгих прогулок, и быстро понял, что Виктор тренировался куда больше меня. Это было к лучшему, потому что позволяло ему говорить, пока я пыхтел на подъемах. Временами я останавливался перевести дух и оглядеться.
Долина, из которой мы вышли, была одним из множества изрезавших плато лощин. Регион был индустриальным, поэтому к черной дымке, принесенной восточным ветром, добавился дым труб.
Один конец долины терялся среди холмов взгорья, вид в другую сторону перегораживали дымы городка. Я довольно скоро предложил остановиться перекусить, и мы, подыскав более или менее укрытое место, достали бутерброды.
За едой разговор вернулся к отношениям между двумя личностями Виктора.
– Мой «брат», – сказал он, – оптимист ярчайшей окраски. Он верит, что за поворотом дороги человечество ожидает какая-то дивная утопия, хоть и признает, что мы способны уничтожить сами себя силой атома. Хотел бы я чувствовать как он! Но не могу. Его вера в человечество держится на непревзойденной вере в себя. Может, я потому и потерял веру в человечество, что разуверился в себе. Как бы я им ни восхищался, он невольно видится мне младшим братом. Он сохранил всю живость юности. Как-никак, в сравнении со мной он молод. Его сознательная жизнь короче моей. Сложи все его периоды и все мои, и он окажется младше вдвое. Так что он и в самом деле совсем неопытен. – Видимо, почуяв мое молчаливое несогласие, Виктор добавил: – Конечно, я сознаю его блеск, и разум его работает куда быстрее моего, но он не в силах задержаться надолго и потому всегда рискует забыть о трагическом действии возраста. Да, он разделяет мое старое тело со всеми его накапливающимися срывами и слабостями, но умственно от этого, кажется, не стареет.
Виктор умолк, и тогда я заметил, что в сравнении со мной он выглядит очень деятельным и подтянутым.
– О, я в недурной форме, – согласился он, – для своих лет. Но… ну, ты не хуже меня знаешь, как подкашивает человека старость. Удивительно, что его она как будто не