Ознакомительный фрагмент
с которым я был на смене, в ужасе просидел в офисе весь день. Ему было около девятнадцати, а тюремный надзиратель – это не работа для девятнадцатилетнего.В частный сектор иногда нанимают бездельников, которые надеются весь день протирать штаны, сидя за столом.
Один парень из изолятора, Джон Дэнд, бывший молодой преступник, отбывал наказание за убийство. Он отправился кому-то отомстить, прихватив пистолет, и застрелил какого-то чувака на вечеринке, даже не того, кого собирался. Ему было около двадцати двух лет, и он уже успел создать себе определенную репутацию в тюрьме. А теперь его нашли во дворе для прогулок, и он был не в себе от выпитого самогона.
Мы отвезли его в изолятор, он отбивался, заблевал все вокруг и потерял сознание. Двери изолятора и медицинского отделения были совсем рядом, поэтому мы отнесли его туда, чтобы за ним понаблюдали врачи. Около пяти часов позвонила старшая медсестра и спросила, сможем ли мы забрать его обратно, когда он придет в себя окончательно.
Итак, мы пошли. Он был там с адским похмельем, и вот ему дали пинка под зад, сказав убираться. Нас было четверо плюс дежурный менеджер тюрьмы, который сказал: «Ладно, ребята, вы можете либо переодеться как положено, либо мы можем считать это спонтанным действием». Экипировка может быть очень заморочной: комбинезоны, перчатки, шлемы, ботинки, бахилы… Поэтому мы решили войти, и я, будучи большим тупым йоркширским придурком, пошел первым и бросил его на пол. Обычно заключенные подчиняются, как только начинается сдерживание. Только не этот ублюдок. Он плевался, ругался… пытался ударить хоть кого-нибудь, но, к счастью, не попадал ни разу. Мы поставили парня на ноги, надели наручники, но все равно пришлось еще несколько раз прижимать зэка к полу, пока мы вытаскивали его из медицинского отделения.
– Черт возьми, Дэнди, – сказал я. – Успокойся. Веди себя прилично.
Он брыкался, пытаясь подставить кому-нибудь подножку, бодался. В очередной раз, когда его положили на пол, дежурный прижал его голову носком ботинка, едва коснувшись. Однако он все еще извивался, так что нам пришлось его тащить. С несговорчивым заключенным это опасно, так как вы либо просто тащите его, либо можете получить травму. Заключенные учат быть осторожными. Я взял его за руку, другой парень обхватил голову, старший офицер держал другую руку, и двое парней схватили ноги Джона. Продолжая бесноваться, зэк плюнул мне прямо в лицо, так что я одной рукой вытерся, а другой закрыл парню рот, чтобы он не пытался повторить. Это был бунт.
Все наше перемещение из медицинского отделения, чуть больше пятидесяти метров, заняло добрых полчаса. Все мы вымотались с ним. Как только мы вернулись в изолятор, поместили Джона в специальную камеру – совершенно пустую. Только под потолком есть пара окошек для наблюдения за заключенным.
Итак, мы перенесли этого хулигана в камеру, и я все еще держал его левую руку. В этот момент ни один другой сотрудник не должен входить. Мы собирались обыскать его как можно тщательнее, чтобы убедиться, что у него нет оружия, которым он мог бы причинить вред себе или кому-то еще, и уйти, оставив ему только одеяло, трусы, носки и, возможно, футболку. Один офицер вышел, и в камере нас осталось четверо, не считая заключенного, который теперь лежал на животе со скованными за спиной руками.
В этот момент старший офицер повернул голову парня в сторону и ударил его прямо по носу. Зачем он это сделал, я не знаю. Дэнд, казалось, немного успокоился, но его носяра теперь был разбит, кровь была повсюду. Остальные непонимающе переглядывались – какого хрена он это сделал? – заключенный приходил в себя, называя нас грязными ублюдками.
Каким-то образом нам удалось выполнить процедуру обыска с раздеванием и покинуть наконец проклятую камеру. Как обычно, подошла старшая медсестра, чтобы проверить, не пострадал ли заключенный, и обработать порезы и ушибы, если они есть. И конечно, она заметила свежую кровь на его лице, которой не было, когда мы втащили его внутрь. Медсестра бросила на нас понимающий взгляд и ушла обратно.
Не прошло и получаса, как старшего офицера отстранили от работы в ожидании расследования, обвинив в том, что он ударил заключенного. Более того, зэк хотел позвонить своему адвокату и пожаловаться на нападение. Дежурный менеджер подошел и вывел парня в коридор, где нас троих, включая старшего офицера, уже ждали.
– Ты чертов ублюдок, Сэмворт, – сказал Дэнд, указывая прямо на меня. – Ты ударил меня по лицу.
Я посмотрел ему в глаза.
– Ты уверен, что это был я?
Он взглянул на другого офицера и сказал: «Ну, тогда ты, черт возьми, сделал это», а дежурный менеджер свирепо посмотрел на него, готовый взорваться. Тот, кто его треснул, вероятно, думал, что обойдется без разбирательств.
В течение пяти дней не было произнесено ни слова о том, что произшло. Только старший офицер был отстранен. Я попал в затруднительное положение, в которое рано или поздно попадает каждый служащий тюрьмы. Я знал, что мне придется написать заявление о том, что произошло, и что там нужно писать правду. Но если я скажу руководству, что старший офицер ударил зэка, мне хана. Коллеги перестанут со мной разговаривать, я потеряю работу. При таком раскладе этика и честность могут легко отойти на второй план. У меня просто голова шла кругом. Здравый смысл подсказывал: заткнись, Сэм. Это командная игра, и ты в первом ряду. Голова вниз, задница вверх. Все тесно прижаты друг к другу. Но внутренне я чувствовал уверенность, что я не могу промолчать. Я точно знал, что не было никакой необходимости в том, что произошло, – у тюремного офицера нет права избивать людей, блин. Это неправильно, и такое поведение неуважительно и ставит под угрозу коллег, так где же здесь командный дух? Может быть, если бы он просто извинился за то, что сорвался, дело бы благополучно замяли. Если бы он сказал что-то вроде: «Слушай, парень, ты страдал херней» – Дэнд вполне мог бы это принять. Но офицер хранил молчание, и было непонятно, как выбраться из этого дерьма.
В конце концов более опытный сотрудник сказал мне, что знает, что произошло.
– Все, что я хочу знать, – сказал он, – это правду.
Потом добавил, что, если я кому-нибудь расскажу о нашем разговоре, он будет все отрицать. Мне нравится думать, что я все равно поступил правильно, но дело в том, что я не хотел подставить коллегу, и чувствовал, что мне больше некуда идти.
В ту же минуту, как я изложил свою версию, меня отстранили в соответствии с протоколом. Все присутствовавшие тогда в камере получили приказ об отстранении.
В частных тюрьмах всякий раз, когда происходит то,