Дверцу видели только три человека. Лаванда бы не проболталась. Она не хотела раскрывать личность Ребекки. Томас по уши втрескался в Софию, он бы ее предавать не стал. А староста и главный редактор хотела сохранить свое расследование в тайне. Да, сомнений быть не может, это точно не София.
– София, – признался Алекс. – Она пустила слух… А это и не слух никакой!
Она? Но почему? Зачем?
Прозвенел звонок на урок. В голове всё перепуталось, и я хотела было выйти.
– Погоди, – задержал меня Алекс. – «Здесь скрывается Ребекка Парадайз». Хи-хи-хи. От кого ты там скрывалась?
– Я? Ну… так…
«Так». Это всё, что я смогла придумать. Что со мной случилось? Неужели я больше не в состоянии сочинить нормальную небылицу? «Что такое – нормальная небылица?» – подумала я.
Алекс выслушал несколько моих «так», на его лице появилось странное выражение, и он ответил:
– Ясно.
Мой друг обогнал меня и побежал вверх по лестнице. После этого случая Алекс таинственным образом исчез на целых два дня.
Утром во вторник я не знала, что делать и с кем заговорить. Даже Джорджу я не могла рассказать про глоб. В голове становилось всё больше и больше вещей, которыми я не могла поделиться ни с кем. Еще чуть-чуть, и голова бы взорвалась.
Алекс отомстил мне, сам того не ведая. Его «ясно» оказалось тем волшебным словом, которое превратило меня в Суперженщину-невидимку, как я и хотела. Без моего друга со мной не то что не разговаривали, на меня даже не смотрели. Ни косо, никак.
А не смотрели на меня, потому что, пока в моей голове творилась полная неразбериха, в школе начали происходить вещи намного интереснее, чем промахи и ошибки Урсулы Дженкинс. Об этом я узнала только на третий день.
В среду мир не просто перевернулся. В девять утра он начал вращаться.
Ахмед Йорк, мальчик из Ливана, который, как и я, недавно перешел в нашу школу, явился на занятия в старой футболке, на которой красной краской написал: «ГДЕ ПРЯЧЕТСЯ РЕБЕККА ПАРАДАЙЗ?»
Все как с ума посходили.
В туалетах появились новые надписи зеленым фломастером:
Здесь скрывается Ребекка Парадайз
И
Ребекка Парадайз следит за тобой
К ним пририсовывали то широко открытый глаз, то голую ступню.
Кто-то распечатал мои посты из глоба, сшил их в брошюру и начал распространять среди учеников. На обложке значилось: «Ты подозреваемый?»
Те, кто еще не знал про глоб, записывали адрес на тыльной стороне ладони, чтобы не забыть.
В коридорах, на переменах, во дворе только и разговоров было, что о Ребекке!
«Я догадался, кто Ребекка на самом деле».
«Если б я была Ребеккой, я бы арестовала училку по физре».
«Скоро я вступлю в сообщество Парадайз и тоже буду вести расследование».
«Мы все Ребекка, брат».
Не только весь мир, но и моя голова пошла кругом. Сколько всего я перечувствовала! То мне было ужасно хорошо, то удивительно плохо. Я была смущена, весела, напугана; чувствовала свою важность и огромное волнение. Я то краснела, то бледнела, то была в клеточку… Наверное, так чувствуют себя поп-звезды или популярные актрисы. Сами того не подозревая, все вокруг говорили обо мне!
Напоминаю, Ребекка Парадайз – это я.
Или мне так казалось, пока не наступил четверг.
В тот день после ремонта открыли спортивный зал. Я в спортзалах ничего не смыслю (это легко проверить: посмотри мои оценки по физкультуре в первой, второй и третьей школах), но с первого взгляда было ясно: либо насквозь мокрые маты вошли в моду, либо зал затопило накануне ночью. На стенах темнели огромные пятна, со всех сторон раздавалась ритмичная капель – видимо, что-то пошло не так.
Учительница по фамилии Тредмилл не обращала внимания на катастрофу. Она была высоченной блондинкой (такая же рослая, как Джордж, только шире его в два раза); мы все боялись великаншу, а в тот день у нее и вовсе совершенно испортилось настроение, потому что зал был закрыт на ремонт всю первую четверть.
– Быстрее! Стройтесь в шеренгу! Будем наверстывать упущенное. Кувырки! Покажите мне, как вы умеете делать кувырки. Ангус, принеси мат.
– Он же мокрый! Мы все вымокнем…
– Посмотрите на него! Не растаешь, не сахарный! Положи мат, иначе ушибешься. Задам же я тебе!
Ангус с большим трудом приволок мат на середину зала, но я расслышала, как он тихонько буркнул в адрес Тредмилл: «Я рядом!» Несмотря на сырость и страх, я ликовала. На губах появилась улыбка.
– Ты, мисс улыбка, сделай кувырок назад.
– Я? – еле слышно проскулила я.
– Да, ты. Тут есть еще одна ты? Давай, кувырок назад!
«Ладно, Ребекка, – подумала я. – Быстрее начнем, быстрее закончим». Я собрала всю волю в кулак, встала на исходную, приземлилась попой на мокрый мат и изобразила, как мне показалось, симпатичный кувырок назад.
Я перевернулась, и всё встало на свои места.
В спортзале хохот отражается от стен сильнее, чем в классе.
– Вот умора!
– Так поросята в грязи барахтаются!
– Это не кувырок, а свинорок какой-то!
Я вернулась – девочка, у которой руки как ноги, а ноги как руки. Девочка, которая просыпается этими самыми ногами на подушке. Девочка-червяк, которая крутится, как спагетти на вилке. Нет, не крутится, а делает кувырки. Не кувырки, а свинорки.
Я не была и не буду Ребеккой Парадайз. Никогда.
Но и Урсулой Дженкинс я больше не была. Урсула никогда бы не смогла медленно подняться, глядя на своих врагов с выражением гнева на лице. Она бы никогда не вернулась в конец шеренги с высоко поднятой головой. А еще она бы никогда не склонилась к плечу Алекса и не прошептала бы ему:
– Прости меня.
Лучший друг девочки, у которой больше не было имени, обернулся.
– Прятаться было свинством с моей стороны, что даже хуже, чем свинорок. Я больше так не буду. Я надеюсь, ты простишь меня, тогда я смогу сказать еще кое-что.
– Прощаю, – с серьезным видом ответил Алекс.
– Спасибо. – И подумала: какое облегчение! Мой единственный друг вернулся. – Я хотела сказать, что Ребекки Парадайз больше не будет. Я заканчиваю с ее приключениями. Глоб закрывается.
– А как же…
– Если ты не против, я бы хотела пойти домой одна. Я не простудилась, у меня нет аллергии на дождь, а у моих червяков нет кори. Просто мне нужно побыть одной.
– Ладно. То есть не вопрос.
Я терпеливо дождалась окончания уроков и, выйдя на улицу, пустилась бежать под дождем. Домой я прибежала, промокнув до нитки. Вокруг никого, какая разница – промочу я одежду или нет? Больше всего на свете хотелось, чтобы папа утешил меня, обнял и поцеловал. В лифте я задрожала от нетерпения.
В коридоре было темно, но из столовой лился теплый электрический свет. На такой всегда хочется идти.
Я зашла в столовую, а там папа целовал кого-то другого.
Мою учительницу Лианн, которая сразу же стала моей второй